— Дурак, — прошептал он.
Я фыркнул:
— Тогда давай библию почитаем, если про секретные материалы не нравится.
Психи часто ругались во время приступов, но для Энди это было скорее прогрессом.
Он закрыл глаза, а я снова опустил руку ему на голову и принялся перебирать белые волосы, читая случайные отрывки из библии. Чтение было скучным, я листал, пропуская страницы и открывая где попало. Но мне надо было говорить, ведь после шока людям противопоказано молчание и одиночество, так нас учили на курсах помощи психам.
Энди заснул, а я долго сидел рядом с ним, пока не отрубился прямо в кресле, и снились мне бессвязная и липкая муть, наверное, от неудобной позы.
А с утра пришел доктор Грин с санитаром Маджентой и выставил меня из палаты, заявив, что никто не собирается мне оплачивать сверхурочные.
“И так две смены подряд отбарабанил, иди отсюда, Грей”, — сказал Грин.
Смены у нас были двенадцатичасовые с суточным перерывом, так что к Энди я пришел только следующим утром.
— Ну, как мы поспали? — бодро спросил я, отвязывая его от кровати. — Сегодня никакой дойки в расписании, да? Только отдых и прогулки.
Губы Энди снова вздрогнули, как будто он хотел мне ответить. Но на этот раз промолчал. И молчал всю мою смену. Правда, был очень послушным: не сопротивлялся во время мойки и эпиляции задницы, все ел и внимательно слушал, когда я ему читал. Даже на картинки комиксов смотрел с интересом.
Ожог на его заднице совершенно зажил, я внимательно его рассмотрел и даже прощупал, когда намазывал там эпилирующим кремом. Прав был доктор Грин насчет “феноменальной регенерации”.
Через пару дней Энди посетил еще один “пациент”, меня в тот раз с ним не было. На этот раз пациент оказался приличным, судя по тому, что на следующий в день, в мою уже смену, в расписании стояла дойка.
Признаться, мне нравилось доить Энди самому, я бы вообще не доверил это дело никому из наших санитаров. Те предпочитали глумиться над беднягой, запихивая в него разнообразные дилдо, хотя для дела можно было обойтись парой пальцев.
Каждый раз я старательно разминал его податливую дырку, а потом быстро и мягко массировал простату, думая о коровках, чтобы справиться со своим стояком. И через две-три минуты его теплый член начинал слегка подрагивать в моей руке, отдавая драгоценное молочко.
— Да ты у нас заслуженный ковбой, Грей. У него так и встанет скоро, — радостно ржал доктор Грин. — Надо тебя всегда вызывать на дойку.
— С удовольствием, доктор, — отзывался я.
— Да уж, удовольствие видно, аж штаны разрывает, — шутил тот, и я ухмылялся ему в ответ.
Меня и правда стали звать на дойку не только в мою смену, чем я даже немного гордился.
А спустя пару недель у Энди был еще один пациент, и снова не в мою смену. И после этого Энди назначили двухдневный перерыв.
— Ублюдки неблагодарные, — ругался я, сидя в спортзале с санитаром Блэком. — Как они могут так поступать с тем, кто их лечит? Твари.
— Да, — рассеянно отзывался Блэк, разглядывая меня в зеркало.
Я тоже посмотрел туда и развернулся так, чтобы было видно, как работает бицепс. Санитары Блэк и Маджента были здоровенными амбалами (причем Блэк был белым явно ирландского происхождения, а Маджента — черным), как и положено санитарам в спецбольницах. Мне же, благодаря сухощавому телосложению, приходилось постоянно качаться, чтобы выглядеть внушительно.
— Как насчет дружеской взаимопомощи, Грей? — сказал вдруг Блэк, отвлекая меня от подсчета заходов. И многозначительно подвигал кулаком около своего паха.
— В пизду, Блэк, я и сам себе подрочить могу, — отозвался я, справившись с изумлением.
— И отсосать сам себе можешь? — ухмыльнулся Блэк.
Я опустил гантель и уставился на него. Сложно отказаться от минета.
— Ну отсоси, Блэк. Но на ответную любезность можешь не рассчитывать.
Я думал, что меня сразу пошлют, но он внезапно согласился.
Мы пошли в душевую и вдвоем заперлись в одной кабинке, не сводя друг с друга глаз. Блэк ухмыльнулся и погладил меня по животу и по заднице, а я дернул его за волосы, заставляя опуститься на колени.
— Соси давай.
Он умел сосать. Я глядел на него сверху вниз, плавясь от возбуждения и размышляя о том, что, может быть, тоже спячу через пару лет в Бункере и вот так же начну кидаться на каждый новый член. А к концу контракта буду сосать не хуже Блэка. Яйца свело от подступающего оргазма, и на мгновение я представил вместо бородатого Блэковского еблета нервное и тонкое лицо Энди. На мгновение, потому что сразу после этого кончил.
— Спасибо, — выдохнул я и погладил его по рыжим волосам, образ Энди медленно таял в моем воображении.
— Не за что, Грей.
— Мне на смену пора, — сказал я и попятился, сваливая из кабинки.
Блэк невыразительно смотрел мне вслед.
Энди я забрал после завтрака и отвел на прогулку. Тот медленно шел рядом со мной, лицо у него было застывшее.
— Рассказать тебе сказку, Энди? — спросил я.
Он закусил свой кулак, словно пытался сдержать рыдания.
— Лучше плачь, если хочется, не надо держать это в себе, — сказал я, не в силах отвести от него взгляда. — Или покричи.
И тогда он остановился и тоже посмотрел на меня, а потом заговорил:
— Я не могу, Грей. Если я начну, то буду кричать часами. Часами и сутками.
И я задохнулся, впервые за долгое время не найдя слов.
Если кто-то выглядит, как разумный, говорит, как разумный, то, наверное, он и есть разумный, не так ли? Энди вовсе не был безмозглым идиотиком, как я привык убеждать себя.
В тот момент я впервые захотел спасти Энди. Не сделать его жизнь здесь лучше, как я старался до этого, а спасти, освободить отсюда.
========== Часть вторая ==========
Наверняка существовало много способов покинуть Бункер, но я знал только один — через центральный вход. Несколько степеней защиты, вооруженная охрана и стальные двери, даже на танке не прорвешься. Но все равно перед сном я представлял, как мы с Энди сбегаем отсюда. И в первом же мотеле Энди выражает мне свою благодарность — тут я обычно прибегал к помощи Луизы и только потом засыпал.
Спустя месяц моего пребывания в Бункере Энди стал все чаще и чаще снисходить до разговоров со мной. Я узнал, что он любит творожный мусс и помидоры и терпеть не может рыбу. И еще мы оба родились в один год, оба смотрели “Секретные материалы” (нам тогда было по тринадцать), а вот комиксы Энди не очень нравятся. Больше он пока ничего не рассказал.
На очередной вечерней прогулке по зимнему саду я спросил у Энди, сколько времени он находится здесь.
Энди задумчиво посмотрел на меня:
— Не знаю. Какой сейчас год?
— Две тысячи пятнадцатый.
— Тогда… — Энди судорожно выдохнул, отрывая лист от ближайшей орхидеи, — восемь лет.
Мне стало вдруг стыдно. За все сразу — за то, что я спокойно жрал пиццу, пока с Энди творили такое, за наше правительство и вообще за всю страну. Я постарался вспомнить, чем сам занимался восемь лет назад. Трахал очередных подружек и смотрел телевизионное шоу про инопланетян, его почему-то я хорошо запомнил.
— Меня держат здесь незаконно, Грей, — сказал Энди, продолжая обдирать орхидею.