Они плясали на земле, как призраки прошлого, застывшие в вечном танце смерти. Эти тени не являлись бесформенными пятнами, а имели определенные контуры, отражая фигуры людей, когда-то живших в этих стенах. Они двигались в такт ветру, шепчущему в щелях кирхи, подобно призрачным танцорам в темном зале, приглашая к смертельному вальсу.
Казалось, что они готовятся броситься навстречу любому, кто осмелится переступить порог этой забытой кирхи. Они ждали своей жертвы, готовые поглотить ее в своей темной бездне, забыть ее в своем вечном танце смерти. И не важно, кто войдет в кирху — путник, ищущий убежища, или воин, жаждущий сражения, — тени встретят его с одним и тем же приглашением в свой вечный танец смерти.
Мне было в новинку ощущать такую гнетущую атмосферу в «доме» мёртвого бога. Но здесь, перед этой забытой кирхой, я почувствовал настоящую ауру смерти — не как абстрактное понятие, а как живую и угрожающую силу, нашедшую здесь своё воплощение. Если, конечно, не вспоминать встречу со Смертью, то это было и правда любопытно.
Это было не просто чувство опасности, которое я испытывал перед битвой или перед встречей с мощным противником. Это было что-то более глубокое, нечто, проникающее в самую душу. Это было ощущение бездны, пустоты, где нет ни света, ни надежды, только вечный покой смерти.
Но в то же время меня тянуло к этой кирхе, как мотылька к пламени. Я хотел понять, кто обосновался в этом месте, что за существа способны переносить такую тяжелую ауру и жить под ее натиском. В их силе была загадка, которая манила меня больше всего.
Я увидел в этой ауре не только смерть, но и власть, и могущество. Я не мог отказаться от искушения узнать о них больше, хотя и понимал, что в этом заключена опасность, потенциально смертельная.
«Это будет интересно», — прошептал я, оглядываясь на темный фасад кирхи.
— Ты уверен, что они там?
— Вальтурмаки не выбирают свои убежища случайно, господин, — ответил Элрик, жадно вглядываясь в темные провалы окон. — И вряд ли они уйдут, не оставив знака.
Он кивнул в сторону кирхи, и я увидел на обветшалой стене над входом небольшую резьбу в виде скрещенных мечей и звезды. Это был знак Вальтурмаков, знак смерти.
— Пойдёмте, господин, — сказал Элрик, уже направляясь ко входу. — Время проверить, что они приготовили для нас.
Дворецкий молча вытащил из-за пазухи длинный тесак, что слегка походил на нож мясника. Лезвие, отполированное до блеска, переливалось в лучах раннего солнца и казалось живым, дышащим холодной смертью. Он держал его в руках спокойно и уверенно, ибо это не оружие, а часть его тела.
Из Кирхи вышел рослый воин в тяжелой броне. Броня была старой, с глубокими царапинами и вмятинами, словно на ней остались следы многих битв. Она переливалась в свете, как чешуя дракона, и делала воина еще более грозным. На голове у него был надет капюшон, скрывающий лицо и делающий его силуэт еще более угрожающим.
Элрик тут же ускорился, как черная тень, и в мгновение оказался перед воином. Он, не раздумывая, бросился в атаку, и его тесак с грохотом пронзил воздух. Нож оказался в глазнице у неизвестного воина, пройдя через толстый металлический шлем, скрытый капюшоном, как нож через масло. Здоровяк закашлялся, захрипел и рухнул на землю почти бесшумно, как дерево, которое поддалось сильному ветру. Элрик присел рядом с ним, поддержав тело воина и прекратив его падение.
Смерть пришла к нему быстро и неожиданно, как волна в бурю. Он не успел даже вскрикнуть, не успел увидеть своего убийцу. Но для нас это, напротив, было лишь плюсом. Стянув к себе всю кровь из тела здоровяка, я также стал во все оружие и сделал уверенный шаг в сторону храма.
Внутри кирха выглядела более презентабельно, чем можно было ожидать, и даже имела следы евро ремонта. Это было неожиданно. Ведь я ожидал увидеть темные и сырые помещения, полные пыли и паутины. Но вместо этого я оказался в просторном зале с высокими сводчатыми потолками и широкими окнами, сквозь которые проникал яркий свет.
Стены окрашены в теплые тона, и на них висели гобелены с изображениями пейзажей и библейских сцен. Пол был выложен каменными плитами, а в центре зала стоял большой очаг, в котором трещал огонь. Огонь отражался в позолоченных канделябрах, расположенных по стенам зала, и делал атмосферу зала еще более теплой и уютной.