В глазах дворецкого я увидел отражение этого понимания. Он был готов к жестокости, к борьбе, к тому, что было необходимо для выживания. Я также был готов. Но в глубине души ещё теплилась надежда на мир, на то, что нам не придётся проливать кровь. Но с каждой секундой надежда становилась всё более иллюзорной, а понимание чётче.
Автомобиль уверенно проехал по мосту. Звук, который издавали колёса, катясь по деревянным балкам, был похож на барабанную дробь, мурашки бежали по коже. За мостом виднелась заброшенная школа, построенная ещё в прусские времена. Её архитектурный стиль был устаревшим, и это было заметно даже при беглом взгляде.
Стены здания были выкрашены в тусклый, выцветший желтый цвет, а по фасаду ползли трещины, словно шрамы от прошедших войн и забвения. Окна были заколочены досками, но в некоторых ещё блестели осколки стекла, словно глаза злых духов, которые обитали в этих развалинах. Двор, когда-то живой и полный шума детей, теперь зарос бурьяном и кустарником, словно природа пыталась отвоевать свою территорию. На старом футбольном поле лежали разбросанные кирпичи и бетонные плиты, напоминая о том, что здесь когда-то была жизнь, но теперь остались только развалины.
— Прусская школа, — хмыкнул Элрик, его голос отдавался в тишине вечера, как эхо прошлых времён. — Символ ушедшей эпохи, которая не вернётся.
Он был прав. Школа была не только символом ушедшей эпохи, но и символом ушедшей мощи, которая когда-то правила этой землей. Теперь она была лишь призраком своего прошлого, а ее развалины служили убежищем для ренегатов Вальтурмака.
Я выключил двигатель машины, и мы вышли наружу.
— Пойдём, — сказал я, вглядываясь в темнеющую школу. — Посмотрим, что у них там происходит.
Мы подошли ко входу в школу. Дверь, когда-то украшенная яркой краской и выцветшей надписью «Добро пожаловать», теперь была заколочена грубыми, кривыми досками. Ржавые гвозди торчали из нее, как когти, упираясь в потемневшую древесину.
Я с силой ударил ногой по одной из досок, и она с треском отломилась. Остальные поддались с легким скрипом, словно старая скрипка, которую давно не трогали. В нос ударил резкий запах сырости и плесени, смешанный с пылью, которая лежала на всем, как толстый сероватый ковер.
Мы осторожно проскользнули внутрь, оставляя за собой проем, который теперь выглядел как злобная пасть, готовая проглотить нас. Внутри было темно, как в утробе, только кое-где из трещин в потолке пробивались тонкие лучи света, создавая жутковатые узоры на стенах.
Я включил фонарик, и узкий луч света прорезал тьму, освещая пустые классы. Парты, когда-то покрытые царапинами от неслышных уроков, теперь были покрыты пылью и паутиной, словно застывшие в немом поминании. Стены были покрыты глубокими трещинами, словно шрамы, оставленные временем и забвением.
В воздухе висела тяжесть прошлого, каждая деталь говорила о жизни, которая некогда кипела в этих стенах, о детском смехе, о волнении перед экзаменами, о радости от первых побед. Но теперь всё это было затерто пылью и забыто временем. Здесь царила тишина, глубже и тяжелее всякого шума, и она казалась нам угрожающей и неизбежной.
Коридоры школы казались бесконечными, словно туннели в прошлое. Старые обои отслаивались, показывая потрескавшуюся штукатурку, и вся эта грустная картина была покрыта толстым слоем пыли.
Луч фонаря скользил по стенам, освещая давно вставшие часы над дверями классов, пожелтевшие от времени фотографии успешных выпускников и запыленные вывески с названиями учебных предметов. Всё это казалось призраками прошлого, прикованными к этому месту навсегда.
Паутина, словно серебристый туман, висела между партами и потолками, ее тонкие нити дрожали от каждого движения воздуха. Она покрывала всё, как гробовая пелена, и мы чувствовали себя не просто в заброшенной школе, а в некоем забытом закоулке мира, где время остановилось навсегда.
Мы продвигались вперед, осторожно ступая по деревянному полу, который издавал тихий скрип под нашим весом. В глубине коридора слышался какой-то шум, словно шепот, но когда мы приближались, он исчезал. Это был еще один призрак этого заброшенного места, призрак прошлого, который не мог отпустить это место и продолжал жить в нем.
Вскоре мы оказались перед дверью, ведущей в школьную столовую. Дверь была сделана из толстого дерева, покрытого зеленой краской, которая давно потрескалась и облупилась. На дверной ручке ржавчина еще больше подчеркивала ее унылый вид.
Мы с трудом отодвинули тяжелую дверь и оказались в пространстве, которое когда-то было сердцем школы. Столовая была огромной, с высокими потолками и большими окнами, через которые проникал тусклый свет. Но от былой красоты не осталось и следа.