Солнце, уже склоняющееся к закату, окрашивало площадь в тёплые, багряные тона. Закатное сияние играло на фасадах зданий, придавая им магический отблеск, и окутывало пыль, витающую над брусчаткой, золотистой дымкой. На этом фоне особенно выделялась лавка часовщика, утопающая в сумерках, будто бы спрятанная от людских глаз. Она стояла несколько обособленно, отдаленная от суеты площади, и утопала в густой тени, отбрасываемой старыми, высокими деревьями, чьи ветви тянулись к небу, как мощные щупальца.
Лавка была старой, с деревянной вывеской, покрытой трещинами и краской, которая давно выцвела. Над входом висел ржавый знак с изображением солнечных часов и надписью «У Хрона». Но не вывеска, а обитатель лавки заставлял прохожих останавливаться и завороженно смотреть.
Изнутри лавки доносился аромат древесины, смолы и свежеструганного дерева, перемешанный с дымком от трубки. Этот аромат завораживал, манил в глубину лавки, к обитателю этого места.
В глубине лавки, озаренный бледным светом масляной лампы, за деревянным столом сидел он — часовщик. Его кожа была бледной и гладкой, похожей на шлифованный нефрит. На лице ярко выделялись алые глаза, блестевшие не светом, а тайной, и острые клыки, впивающиеся в трубку из белого дерева. Из-под халата из белого льна видно было не руки, а мощные лапы с длинными когтистыми пальцами. Ящер медленно тянул дым из трубки, и его глаза смотрели сквозь пространство и время.
Рядом же был не менее интересный сосед.
Кузница, словно огромный, дышащий организм, стояла в окружении старых, почерневших от копоти домов. Воздух был пропитан запахом жженой стали и дымком от горящей древесины. С каждым ударом молотка по наковальне в воздух взмывали искры, словно звезды, озаряя темные улочки кратковременными вспышками.
В глыбе из красного кирпича с громадными дубовыми дверями с грубой кожей располагалась сама кузница. На дворе, покрытом тонким слоем сажи и стружек, под небосклоном из дыма и искр, кипела жизнь.
Подмастерья в кузнице были разношерстной толпой. Юные люди с усталыми глазами и восторженными улыбками, в кожаных фартуках, покрытых сажей, были словно огненные мотыльки, кружащиеся вокруг наковальни. Они перетаскивали тяжелые мехи, поддерживали огонь в печи и с завидным усердием очищали и шлифовали металл.
Рядом с ними, в тишине и концентрации, с необычайной ловкостью работали мелкие ящерицы. Их чешуйчатая кожа переливалась всеми оттенками зеленого, коричневого и золотистого. Они с неутомимой энергией перетаскивали маленькие детали, собирали из них изысканные украшения и механизмы, похожие на ювелирные шедевры.
Но в центре всего этого движения стоял мэтр. Его фигура, широкая и крепкая, была покрыта сажей, как статуя из темной бронзы. Его волосы, растрепанные и седые, словно дым от печи, обрамляли лицо, изборожденное морщинами, как старая кожа. Он стоял перед наковальней, его руки двигались в ритме молотков, издавая глухой, мощный звук.
В его глазах, ярких и проницательных, словно искры от той самой ковки, читались годы упорного труда и творческих поисков. Он был не просто кузнецом, он был мастером своего дела, художником металла, вкладывающим свою душу в каждое свое творение. В его мастерской царило особое волшебство, где металл поддавался его воле, рождаясь в пламени печи и принимая форму его мыслей.
Город был полон жизни, звуков, цветов и не менее приятных ароматов. Прогуливаясь по узким, мощёным улочкам, я впитывал в себя атмосферу творчества и свободы. Закатное солнце всё ещё, пробиваясь сквозь ветви старых деревьев, озаряло яркими пятнами небольшие площади, где располагались мастерские и лавочки.
В воздухе витал сладковатый аромат свежеиспеченного хлеба, смешиваясь с терпким запахом смолы и свежей краски. В дальней части улицы, под старым дубом с раскидистой кроной, располагалась уже знакомая кузница. Я слышал глухой звук молотков и раскаленный металл, что сверкал и искрился в печи.
На улице я встретил разнообразных мастеров. Старый ремесленник с руками, покрытыми свеже смоченной стружкой, обрабатывал красное дерево, создавая из него филигранно тонкие фигурки. Рядом с ним, в тишине и сосредоточении, сидел юный гончар, оживляя глину, превращая ее в красивую и изящную посуду.