В последнюю минуту, уже двигаясь вдоль решетки, заволновался, открыта ли калитка. Ильма обещала, что калитка будет открыта всегда; но, черт возьми, не Ильма же распоряжается здесь, в санатории! Олег ударил лыжной палкой по решетке, и она отозвалась странным дребезжащим звоном по всей длине, как если б была хрупкой, словно частокол сосулек. Если бы.
Калитка стояла распахнутая настежь. Глубокий конус и снегу вычерчивал ее путь. Как будто только что. Чьим-то нечеловеческим усилием.
Перешагнул; лыжа на секунду зависла мостом над конусообразной выемкой. Оттолкнувшись от края, побежал к беседке.
— Олег, — сказала Ильма, не оборачиваясь.
— Доброе утро. Что ж ты так рано сегодня?
— Ты тоже рано.
— Ну, я потому, что увидел тебя.
— Но ты же сначала проснулся.
Он подошел к ней, встал рядом. Ильма кратко, на мгновение, обернулась, глянула на него в упор темными, без проблеска, глазами. А ведь она знает, почему я проснулся, понял Олег. И с кем.
Если Дагмар сейчас выглянет из окна, она увидит в беседке нас обоих. Если, конечно, догадается посмотреть в ту сторону. И если узнает меня на таком расстоянии. Слишком много условий, не стоит углубляться. К тому же наверняка она еще спит.
А Ильма — здесь. И это хорошо, без условий, без причин.
— Ждешь рассвет?
— Рассвет? — она пожала узкими плечиками. — Зачем его ждать? Он всегда в правильное время.
— Специально пришла заранее?
— Ты спрашиваешь про неинтересное.
Улыбнулся:
— А что тебе интересно?
— Ты спрашиваешь про неинтересное тебе.
— Неправда, — возразил он. — Я очень удивился, когда увидел, что ты здесь в такую рань.
— Удивился — это одно. Интересно — совсем другое.
— Ну, хорошо. И что мне, по-твоему…
— Много чего, — она не перебила, просто заговорила вовремя, плавно перетекая из вопроса в ответ. — Например, почему разбилась та картина.
— Какая картина?
— Из стекла. Я забыла слово…
— Витраж?
Ильма кивнула одними ресницами, слабо улыбнулась. Черт возьми, откуда она может знать?!. Олег сглотнул, едва сдерживаясь, чтобы не отступить в сторону; было бы со всем глупо.
А с другой стороны, чем они тут заняты целыми днями, в этом санатории, огороженном в глуши, занесенном снегом, отрезанном от городской, светской, да и вообще жизни? Наверняка обсуждают то, что якобы происходит в мире — по версии доступных здесь масс-медиа — а заодно и новости ближайшего населенного пункта, приносимые какой-нибудь уборщицей из местных или поставщиком свежей рыбы отсюда же, из поселка. Причем, согласно древнему правилу трупокилометров, последние поражают воображение куда больше. Самопроизвольно разбившийся неподалеку церковный витраж — тема как минимум на неделю. Ничего удивительного. Все объяснимо.
— И почему он разбился?
— Потому же, что и твое зеркало. Хрупкие вещи всегда бьются. И красивые. Это неправильно, но почти никогда нельзя ничего поделать. Слишком быстро.
— Ты пра…
Запнулся. Медленно обвел ее взглядом с ног до головы. Я не говорил ей про зеркало. Кажется. Да нет, совершенно точно. Рассказывал Дагмар, которая с тех пор всерьез настроена восполнить пробел в интерьере моего дома, — но Ильме… зачем?
Разбилось зеркало, разбился витраж на церкви… Мне самому не пришло в голову выложить все эти осколки в одну цепочку. А так просто. И всегда слишком быстро, ничего не успеваешь поделать… черт.
Откуда она знает?!
— Вот, — сказала Ильма. — Ты ждал.
Из-за горизонта брызнуло ослепительным, зажгло расплавленные блики на мелких рябинках моря и россыпь бриллиантовых искр на снегу. Не малиново-рассветное, а сразу яркое, сверкающее в полную силу солнце поднималось на небо, и все вокруг на глазах менялось, разворачивалось, наполнялось цветом, объемом, жизнью. Ильма сощурилась, и на миг показалось, будто она смеется, украдкой, по-девчоночьи, безудержно.
Хотя на самом деле никакой улыбки не было, не было и румянца на ее щеках, так, игра утреннего света. Тоненькие кисти рук лежали на парапете беседки, чуть-чуть менее белые, чем снег вокруг, и Олег только сейчас заметил, что сегодня она без перчаток. Короче. Срочно отправить ее домой, в тепло.
Словно уловив кожей его взгляд, Ильма убрала руки одним мгновенным движением, как будто играла с кем-то в «ласточку». И тут же убежала, исчезла, не простившись, не оставив, как он и предполагал, ни малейшего следа на алмазной корочке подмороженного снега.