— Не спишь еще, Ядвись? — спросила Кристка.
— Нет. Это ты, Кристка?
— Я.
— Зачем ты пришла сюда с головней?
— За тобой.
— Зачем?
— Иди со мной.
— Куда ж мне идти?
— К Яську.
— К Яську? Да он сам ко мне придет, — отрезала Ядвига.
Кристка помолчала немного, потом сказала странным голосом.
— Глаза у тебя серые, Ядвись?
— Какие есть, такие есть. А тебе что?
— Ядвись! глаза у тебя серые?
— На кого черта тебе мои глаза, серые ли, карие.
— Ядвись! глаза у тебя серые?!
— Хочешь знать: сама посмотри!
— Покажи!
— Иди, откуда пришла! Чего тебе от меня надо?
— Покажи мне их, глаза твои!
— Кристка, да ты очумела!? Чего ты хочешь?
Ядвига встала с порога и остановилась перед Кристкой лицом к лицу, вся красная от огня.
— Чего хочешь?!
— Глаз твоих хочу! Вот чего! — крикнула Кристка и ударила ее по глазам пылающей головней.
Страшный, раздирающий крик разорвал лесной мрак и ночь. Собаки пронзительно залаяли, а эхо крика разлетелось во все стороны, словно скалы завыли вокруг. За этим криком раздался другой и третий; поляну наполнил ужасный, пронзительный стон, словно вырывавшийся из внутренностей.
Ясек выскочил из шалаша и подбежал к избе.
— Что там случилось?! — кричал он. — Что такое? Кто там так орет?! Что… — Слова у него застряли в горле. Кристка держала за руку ползавшую по земле и кричавшую Ядвигу и светила над ней вихрем искр от головни. Увидев Яська, она крикнула:
— Вот она! Вот ее серые глаза! Смотри-ка!
И пахнула ему огнем.
— Что ты сделала, несчастная!?
— Что!? Подожгла ее глаза, как мох, — засмеялась Кристка, так что в лесу загудело.
Люди, проснувшись, стали выходить из изб и бежали туда, откуда неслись стоны и крики и где блестел в воздухе огонь, но вдруг Ядвига перестала стонать и метаться на камнях и навозе, — должно быть, лишилась чувств от боли.
— Подожгла ее глаза, как мох! — повторила Кристка, отпустила руку Ядвиги и бросила догоравшую головню прочь.
Стало тихо и темно; тогда она подошла к Яську, который стоял, онемев от ужаса, крепко, порывисто обвила ого шею обеими руками и с силой пригнула его голову к себе.
— Теперь ты будешь мой! — сказала она диким полушепотом. — Теперь ты будешь мой!
И он наклонился к ней, хоть и не по доброй воле, но не упираясь. Кристка взяла его за руку и повела его в темный и легкошумный лес.
КАК ВЗЯЛИ ВОЙТКА ХРОНЬЦА
Якубек Хуцянский мчался, что было духу, в горы и покрикивал:
— Ей-ей, скажу ему! Ей-ей, скажу ему!
Якубку Хуцянскому было лет четырнадцать, и он прекрасно понимал, что о Войтке Хроньце, который «дезентировал» из полка и сидит у них в горах, никому не надо говорить, — да только он прекрасно понимал и то, что о Касе Ненцковской, Войтковой невесте, что пляшет теперь в корчме с парнями, — рассказать ему надо. Он мчался, что было духу, в горы и покрикивал:
— Ей-ей, скажу ему! Ей-ей, скажу ему!..
Мчался он, правду сказать, и оттого, что страшно боялся медведя, который прошлой ночью «отведал мяса» на поляне.
Лес кончался, сосны стали редеть, замелькала поляна, залитая лунным светом.
— Ну, вот я и добежал! — прошептал про себя Якубек. А потом стал звать собак: — Ту! ту! ту! ту! ту! — а они, услышав знакомый голос, с шумом побежали к нему, а Варуй, огромный, как теленок, влез ему под ноги… Якубек сел на него верхом, схватил за шею и со страшным собачьим лаем подкатил к горскому шалашу.
— Э! да и проворен ты! — сказал ему горец. — А все принес?
Якубек вынул из мешка пачку табаку, спички и бутылку водки.
— Все, что ты велел.
— Вот тебе! — сказал горец, протягивая ему большую медную монету.
И Войтек Хронец, который лежал у стены на соломе, поднялся, сунул руку за пояс и дал Якубку серебряный талер.
Якубек приметил, что к Войтку два раза приходил какой-то незнакомый мужик, очень высокого роста, говорил о чем-то потихоньку с горцем, и после этого Войтка раз не было дома всю ночь, в другой раз день и ночь, а потом целых четыре дня. А когда он вернулся — у него была масса серебряных денег, были даже золотые дукаты, из которых он дал по одному двум немым горцам из Мураня, Михалу и Кубе, которые могли по пуду поднять зубами, а на спине и десять пудов. Были они мужики спокойные и никому зла не делали. А Куба, тот умел еще дивно на свирели играть, а на трубе играл так, что эхо звенело.
Якубек рассудил, что Войтек Хронец не из какого другого места приносит столько серебра и золота, а из Липтова, из за Татр, а тот огромный мужик, должно быть, никто иной, как посланец от разбойников, с которыми сошелся Войтек.