— Ага! — вспоминает он, — я в воду упал, разбился…
Увидел над собой еще другие светлые глаза, только на сморщенном лице.
— Мама ангельская! — думает он. И спросила его ангельская мама:
— Мальчик, ну-ка? жив?
Хотел он ответить… не смог! Только захрипел, застонал.
— Ничего с ним не поделать! — услышал он третий голос, низкий, из угла, увидел клубы дыма; потом на пол упала слюна, которую кто-то выплюнул сквозь зубы.
— Отец ангельский, — подумал он. — Трубку курит.
— Стасек, а что если мы Яська позовем, он ему поможет? — слышит он беззвучный голос. — Он ведь искусный лекарь.
— Упал со скалы, — отозвался низкий голос, — такого и он не вылечить. Тут смерти не миновать[6].
Тихо стало в избе; страх сжал Валькову грудь. Он услышал про смерть. Хотел кричать, звать — спасите меня! не давайте меня! — но крик застрял у него в горле, он только захрипел.
— Тут смерти не миновать! — повторил низкий голос. — Такого лечить не будут. Никогда еще такой не выживал. — Светлые глаза с тревогой взглянули в глаза Валька. А он вспомнил вдруг… и только старался не дохнуть, не дохнуть, не дохнуть…
Затем он услышал медленные, тяжелые шаги на полу, и над ним закачался клуб дыма, упала слюна, которую выплюнули сквозь зубы; через некоторое время послышался низкий голос.
— Он сейчас умрет. Дайте ему поесть на дорогу.
Валек повернул глаза туда, откуда раздался голос, но не мог повернуть головы и ничего не увидел. Светлые глаза исчезли. Ему хотелось удержать их… Вскоре он увидел их опять с другой стороны, увидел и лицо и всю фигуру.
— И, да ведь это девка, а не ангел, — подумал он и у него помутилось в голове. Он видел все, но ничего не помещалось у него в голове; он знал только, что он не на небе и что вокруг него люди…
Рядом с девушкой появилась старая женщина, словно из тумана; у него запахло капустой под носом.
Он напряг зрение: старая женщина видна была яснее. Она стояла перед ним на коленях, на соломе, и держала у его губ ложку с горячей, дымящейся капустой.
— Поешь на дорогу! — сказала она.
— Поешь на дорогу! — отозвался низкий голос.
— Поешь на дорогу! — зазвенело над ним.
И чьи-то руки подняли солому у него под головой и поддерживали ее легко, осторожно, мягко.
Святые светились у стен, потолок был весь белый, балки блестели посередине.
— Умирает, — услышал он беззвучный голос.
— Тут смерти не миновать! — послышалось откуда-то издалека…
— Умер… — зазвенело над ним…
КАК СТРАННОГО ГОРЦА ЗАКРУЖИЛО
Странный Горец на дудке играл, а эхо разносилось по долинам от Кшижного озера до Пятиозерья и Панщицы; и разные призраки охотно его слушали.
Как возьмет он тонкую ноту, летят они, окутанные туманом; когда возьмет низкую, поднимаются они над озерами, а когда он запоет, летят там, над Татрским хребтом, мчатся к яркому солнцу, захваченные подвижным дуновением ветра.
И бегут они к нему волнами, горят их крылья на солнце или мелькают, звездотканные, там под Татрским хребтом, горя звездами, мигая, утопая в белой пене облаков…
Странный Горец играет на лугу, эхо звенит по скатам, плывет, уходит в долину, пролетает далеко за Татрским хребтом, утопает где-нибудь в озере, колышется на зеркальной воде, скользит по водной синеве — звенит эхо…
Странный Горец водит глазами, ловит пляшущие призраки, что летят туда, к Татрскому хребту, мигая, звеня — под его дудку…
Был он родом из Скрипного, звали его Янтек Кудлач; он был пастухом, нас овец.
Эх! как пойдет он в горы!.. Как начнет играть… Дудка у него была хорошая, длинная. Казалось, что горы слушают, что сосны слушают, что озеро в Панщице и Пятиозерье блестят, как стекло, от звуков его дудки… Вот была музыка! Обойди хоть полсвета, а другой такой не услышишь. Далеко было даже Яську музыканту до него! Очень далеко!
Призраки, что сидели в горах, любили его игру и бежали к нему, только он заиграет, откуда кто может, где бы они ни были. Можно сказать, как мотыльки на огонь.
Сыпались роем из глубоких тайников и ущелий, из-под скал, из-под мхов, что повисли над краями черных пропастей, из чащи вековых лесов, из стародавних вод. Сыпались роем. Одни неслись от Быстрой горы, от Воловца, пролетая длинною лентой облаков над Пятиозерьем; другие мчались из долины, от чудной двухвершинной Старолиственской башни, вместе с дыханием теплого восточного ветра. Шумела от них воздушная глубина, а Странный Горец играл на своей дудке.
6
По поверьям карпатских горцев, кто упадет со скалы, с дерева, кого придавит падающее дерево, или кто на смерть ранит себя топором при рубке дерева, того лечить не надо. Смерть здесь неминуема. Это ее «привилегия».