Так он играл!..
Но теперь вдруг его охватил страх. Пляшущие призраки, безумно кружась вокруг его головы, плясали все ближе и ближе, все быстрее и порывистей, и стали задевать его волосы и лицо. Дивились два горца, что слушали его внизу, под скалами. Из дудки Странного Горца вырывались звуки, похожие на вой покрытых льдом скал, когда зимой об них ударяет бешеными крыльями буря. Вдруг дудка замолкла. Пляска захватила в свой вихрь Странного Горца за волосы, за плечи, за руки. Странный Горец с дудкой в руке кружился на скале, чуть не летал в воздухе. Изумились, испугались горцы. Он кружился, скакал на лету, вертелся, как обезумевшая в вихре ветка, которую ураган сорвет и начнет кружить плашмя на месте. Круги его становились все быстрее, скорее, порывистее. Призраки, которые слетались на его игру, как мотыльки на огонь, захватили его в свою пляску, в пляску, которую он вызвал своей игрой.
Вот те, бледные, с улыбками упырей, что пришли неведомо откуда, начали сосать из него кровь, впиваясь губами в его лицо, шею и руки, роняя из всклокоченных волос огненных ящериц, похожих на пляшущие в ветре язычки факелов. Странный Горец не мог защищаться, не мог остановиться. Мглы вытянули кривые когти, Лазоревики оплетали его тело цепкими сетями, — со всех сторон, отовсюду падали на него хищные тенета. Он хотел вырваться из плясового вихря, из роя бестелесных призраков. Хотел вырваться, упереться, — не мог.
Земля уходила у него из-под ног, камни становились скользкими, словно их покрыл лед. Он плясал на скале, влекомый какою-то силой, под такт музыки, которая замолкла в дудке, но звучала в воздухе. И скалы над ним, и долины и озера под ним — стали вертеться в чудовищном хороводе, в страшном хаосе. Мозг стал лопаться в голове Странного Горца. Сердце не успевало биться.
— Погибаю! — раздался отчаянный крик.
Его призраки! Его призраки! И те, и те что пришли — откуда?
Завороженные игрой, завороженные в пляску — под его музыку…
Вдруг дудка лопнула в руке Странного Горца, а он сам закружился и грохнулся вниз головою к Пятиозерью, на скалы, со скал на камни внизу — мозг брызгал на острых камнях, кровь падала каплями, как искры головни, брошенной с горы.
— Смотри! Смотри! Что случилось!? Он на ту сторону упал! — крикнул в ужасе один горец другому, один из тех, что слушали и смотрели снизу.
— Господи! Словно его что-то сдунуло! — крикнул другой в ужасе.
— Ей-ей! Да что? Ведь там с ним никого не было!
— Кто знает? Может, кто и был, да только нам видеть нельзя! — ответил второй.
Помолчали минуту.
— Да кто ж это там мог быть?
— Нечистый!
И оба бросились бежать вниз по пескам к Панщицким шалашам, держа в руках шляпы, чтобы они не свалились от их козьих прыжков. От ужаса волосы стали дыбом у них на голове.
ДОЛИНА ПОДГАЛЬЯ В ПРЕЖНЕЕ ВРЕМЯ
В старину, когда по всей Подгалянской долине от Особистой горы на Ораве до самого Спижа, до его ледяных вершин везде чернели только леса, леса и леса, — все было совсем иначе. Страшно и жутко; люди редко еще там селились и только кое-где, кое-где вырубали поляны. Строили они избы из круглых стволов, трехугольные шалаши. Ворота, замки должны были быть крепки. Амбары и овины заперты со всех сторон: и в оврагах и в реках полно было богинок, — ну, они и лезли и много вреда делали людям. Надоедали, страсть!
Не до шуток тогда было! Тогда люди должны были до захода солнца запираться в избах на всю ночь и выходить из них только на следующее утро. Ничего не поделаешь! Богинки всю ночь не давали спать, а все ходили вокруг стен, стучали и звали: «Кума! А кума!.. Коровы у тебя передрались. Бодаются!..» А пусть только кума откроет дверь в сени — ого! — она уж в овраге!.. И, Бог весть, когда еще ее оттуда вытащат… Мужиков они немного боялись, но бабам приходилось опасаться их; и бабы боялись богинок, как огня.