Ерофей Павлович сообразил, что речь идёт о якутском сказании, где больше сказочного вымысла, чем исторической правды. Такие сказания исполняются онхосутами, обычно людьми преклонного возраста. Одного такого сказителя Ерофею Павловичу довелось услышать в селении на Лене между Киренгой и Якутском, и Хабаров поделился с Крижаничем своими впечатлениями:
— Олонхосут, которого я однажды слушал в приленском селении, был старым человеком. И свой олонхо он рассказывал нараспев. Я к тому времени уже сносно понимал речь саха и мог даже изъясняться с ними, но язык олонхосута был для меня почти непонятен. Речь его была высокопарна, вычурна, в ней было много неизвестных мне выражений, и она заметно отличалась от обычного разговора.
Крижанич с интересом выслушал Хабарова и попросил подробнее рассказать о якутах.
— Саха, когда мы появились в Восточной Сибири, жили родами и племенами, — ответил Ерофей Павлович, удивляясь про себя настойчивости хорвата. — Обычно такое объединение состояло от нескольких до нескольких десятков небольших поселений. Во главе его стоял племенной вождь. Мы называли их князцами. Князцы и их ближайшие родичи были богаты, владели большими стадами, имелись у них и рабы. Одним из таких богатых князцов был Тыгын. Его власть простиралась на большом участке Ленского побережья. Сначала он проявил неповиновение русским властям и даже отважился на вооружённое сопротивление, но потом вынужден был подчиниться и притихнуть. Столкновения между родами и племенами до нашего прихода происходили часто. Пленных победители обращали в рабство. Рабов заставляли пасти скот, заготовлять дрова, ловить рыбу, выполнять всякие тяжёлые домашние работы.
— По-вашему, приход на Лену русских изменил такое положение?
— Изменил, хотя далеко и не сразу. При власти воеводы прекратились межплеменные столкновения. Да и рабство почти сошло на нет, хотя искоренить его до конца всё-таки не удалось. Скрытое долговое рабство осталось. Обычно про долгового раба не скажут, что он раб, а говорят — это, мол, наш родственник, живёт в нашей семье. Обиженные князцами или богатеями, люди чаще стали искать защиты у русских, у людей воеводы. У них, как они верят, можно было найти больше справедливости, чем у своего князца, который был готов обобрать жалобщика до нитки.
Беседа Ерофея Павловича с Юрием Крижаничем продолжалась до глубоких сумерек. Хорвата интересовало всё: и чем питаются саха, и каковы их семейные устои, и каковы их верования и обряды. Задавал и такие вопросы, которые ставили Хабарова в затруднительное положение. Он не старался фантазировать и чётко говорил: «А этого я не знаю».
Хабаров, закончив свой рассказ, спросил Крижанича:
— Очевидно, вы не одного меня так дотошно расспрашивали?
— Истинно не одного. У меня накопилось много записанных рассказов разных людей.
— Я так и думал. А как вы поступите с вашими записями?
— Я собираю их для книги. Она обещает быть интересной.
— А название уже придумали?
— Пока именую сей труд «Русское государство в половине XVII века».
— По одному названию уж ясно, что охватить вы намерены многое, почитай, необъятное.
— Да, труд сей зело обширный. Пытаюсь я сравнивать жизнь русских с жизнью других народов, пищу об их потребностях и недостатках, о торговле, ремесле, земледелии, добывании металлов. И о том, как строят русские отношения с соседними государствами, и как внутри России жизнь течёт, хочу в своей книге поведать.
— И когда же намерены завершить сей труд?
— Этого я не знаю. Работа затягивается. Но когда завершу свой труд, направлю его в Москву с посвящением наследнику престола. Надеюсь, что такое посвящение поможет мне добиться смягчения моей участи и вырваться из ссылки.
— Дай-то бог.
В понедельник состоялась долгожданная встреча Хабарова с воеводой Петром Годуновым. Во встрече участвовал и воеводский дьяк.
— Поразмыслил я над твоей просьбой, Ерофей, — начал свою речь воевода, — посоветовался с дьяком и другими близкими мне людьми. Просьба твоя пришлась мне по душе. Вижу, рвёшься к делу, которое целиком тебя захватило.
— Значит, одобряете мою поездку на Амур с охочими людьми?
— Я-то одобряю. Вернее, одобрил бы. Но этого мало, пойми, Хабаров. Ты предлагаешь снарядить большой отряд за свой счёт, не за счёт казны. Сие похвально. Казне от этого была бы зримая экономия и прибыль. Охотно бы дал своё согласие на твою поездку на Амур, если бы не одна загвоздка.
— Какая же?
— Я тебе говорил о ней. Отписка якутского воеводы Голенищева-Кутузова прошла через мои руки, где он пишет о расправе с прежним илимским воеводой Обуховым. Черниговский со своими сторонниками принимают под свою опеку всякий сброд; пашенных крестьян, служилых и воровских людишек. Возможно ли отпускать тебя на амурскую службу, не зная, сумеешь ли ты совладать с Никифором и подчинить его и его людишек?