Блеснула шашка. Раз, – и два!И покатилась голова…И окровавленной рукоюС земли он приподнял ее.И острой шашки лезвееОбтер волнистою косою.Потом, бездушное челоОдевши буркою косматой,Он вышел, и прыгнул в седло.Послушный конь его, объятыйВнезапно страхом неземным,Храпит и пенится под ним:Щетиной грива, – ржет и пышет,Грызет стальные удила,Ни слов, ни повода не слышит,И мчится в горы как стрела.
Заря бледнеет; поздно, поздно,Сырая ночь недалека!С вершин Кавказа тихо, грозноПолзут как змеи облака:Игру бессвязную заводят,В провалы душные заходят,Задев колючие кусты,Бросают жемчуг на листы.Ручей катится, – мутный, серый;В нем пена бьет из-под травы;И блещет сквозь туман пещерыКак очи мертвой головы.Скорее, путник одинокой!Закройся буркою широкой,Ремянный повод натяни,Ремянной плеткою махни.Тебе во след еще не мчитсяНи горный дух, ни дикий зверь,Но, если можешь ты молиться,То не мешало бы – теперь.
«Скачи, мой конь! Пугливым окомЗачем глядишь перед собой?То камень, сглаженный потоком!..То змей блистает чешуей!..Твоею гривой, в поле брани,Стирал я кровь с могучей длани;В степи глухой, в недобрый час,Уже не раз меня ты спас.Мы отдохнем в краю родном;Твою уздечку еще болеОбвешу русским серебром;И будешь ты в зеленом поле.Давно ль, давно ль ты изменился,Скажи, товарищ дорогой?Что рано пеною покрылся?Что тяжко дышишь подо мной?Вот месяц выйдет из тумана,Верхи дерев осеребрит,И нам откроется поляна,Где наш аул во мраке спит;Заблещут, издали мелькая,Огни джематских пастухов,И различим мы, подъезжая,Глухое ржанье табунов;И кони вкруг тебя столпятся…Но стоит мне лишь приподняться;Они в испуге захрапят,И все шарахнутся назад:Они почуют издалека,Что мы с тобою дети рока!..»
Долины ночь еще объемлет,Аул Джемат спокойно дремлет;Один старик лишь в нем не спит.Один, как памятник могильный,Недвижим, близ дороги пыльной,На сером камне он сидит.Его глаза на путь далекойУстремлены с тоской глубокой.
«Кто этот всадник? БережливоСъезжает он с горы крутой;Его товарищ долгогривыйПоник усталой головой.В руке, под буркою дорожной,Он что-то держит осторожноИ бережет как свет очей».И думает старик согбенный:«Подарок, верно, драгоценныйОт милой дочери моей!»
Уж всадник близок: под гороюКоня он вдруг остановил;Потом дрожащею рукоюОн бурку темную открыл;Открыл, – и дар его кровавыйСкатился тихо на траву.Несчастный видит, – боже правый!Своей Леилы голову!..И он, в безумном восхищенье,К своим устам ее прижал!Как будто ей передавалСвое последнее мученье.Всю жизнь свою в единый стон,В одно лобзанье вылил он.Довольно люди <и> печалиВ нем сердце бедное терзали!Как нить, истлевшая давно,Разорвалося вдруг оно,И неподвижные морщиныПокрылись бледностью кончины.Душа так быстро отлетела,Что мысль, которой до концаОн жил, черты его лицаСовсем оставить не успела.
Молчанье мрачное храня,Хаджи ему не подивился:Взглянул на шашку, на коня, —И быстро в горы удалился.
Промчался год. В глухой теснинеДва трупа смрадные, в пыли,Блуждая путники нашли,И схоронили на вершине.Облиты кровью были оба,И ярко начертала злобаПроклятие на их челе.Обнявшись крепко, на землеОни лежали, костенея,Два друга с виду, – два злодея!Быть может, то одна мечта,Но бедным странникам казалось,Что их лицо порой менялось,Что всё грозили их уста.Одежда их была богата,Башлык их шапки покрывал:В одном узнали Бей-Булата,Никто другого не узнал.