— Вот что, Семен, дело у нас серьезное. И совет твой нужен… Подмога Одарки.
И Кондрат рассказал о том, как отбил Гликерию от похитителей-работорговцев. Как они ограбили ее в собственном доме…
— Ох, и напустил дюк в Одессу проходимцев со всего света. На базарах нашего брата они на чем свет стоит дурят. Уже и в дома стали врываться, разбойники! А ты, Кондратий, добре сделал, что жинку из беды вызволил и с этих псов шкуру спустил по нашему, по-запорожскому…
— Ну, да лях с ними… Дело прошлое, дед… Беда в другом… В моем куреньке опасно ей оставаться, — он показал глазами на Гликерию, — у вас бы ей пожить пока…
— А что? Пусть у нас и живет, — в один голос сказали Чухраи.
— Еще не все… одна беда за собой другую тянет… Вот… она! — Кондрат сбросил с левого плеча старый кафтан, рубашку и открыл рану. Из пистоля вчера один задел…
Одарка внимательно оглядела рану.
— Пуля вышла?
— Вышла…
— Так до свадьбы заживет, — попробовал пошутить Семен. Но заметив, что Кондрат сразу посуровел, ответил: — Я тебя вылечу… Но не скоро…
— Значит, работу мне бросить придется. В катакомбе с больным плечом не много камня добудешь. Что же делать?
— А я тебе, Кондратко, давно советовал это дело бросить. Камень добывать — работа тяжелая, а платят за него — дулю с маслом. Так уж испокон веков на земле ведется: чем работа тяжелей, так за нее меньше денег дают. Потому, на тяжкий труд кто пойдет? Самый обиженный, что ни на есть, самый бесправный… Такому дают так, чтобы не околел, — и тому рад будет, что дают… Хоть ты, говорят, и за троих дюжишь, а какой прок? Шиш… Давно говорил тебе — бросай, а ты упрямствуешь…
— Эх, Семен… Да ты понимаешь, из камня, мною добытого, город растет. Вон сколько дворцов сложили из моего камня… Я По Одессе затемно к тебе пробираюсь, а камень, мной добытый, во многих домах признаю… Мой он, понял? Добрый камень!..
Семен и Одарка с усмешкой переглядывались. Они не могли понять — чего он хочет? Им казалось, что Кондрат — такой умный и сообразительный казак, сейчас напускает на себя блажь. Одна Гликерия слушала его с сочувствием, но не весь смысл его слов доходил до нее. Видя, что Чухраи не понимают, почему же он продолжает работать в катакомбах, Кондрат напомнил им, что ему, беспаспортному, от полиции в подземелье хорониться приходится. Там безопаснее…
— Ведаем, что безопаснее… Да чудак ты… Срок давно уже миновал… Много годов прошло… И начальство за это время переменилось. Кто знал тебя — забыл… Сходим завтра к Луке Спиридоновичу. Он теперь самой первейшей гильдии негоциант — все начальство возле него кормится. Он тебя и поныне помнит. Даже и спрашивает про тебя…
— Так Лука еще помнит меня?
— Как не помнить!.. Такой человек, как ты, ему ой как нужен! Дело у него огромное, а людей верных да честных, на кого бы он мог положиться, — раз-два и обчелся. Он тебя обязательно в приказчики возьмет и денег положит в двадцать раз поболее, чем в катакомбах твоих распроклятых… И паспорт выхлопочет…
— Эх, неохота, Семен, идти мне к Луке кланяться. Больно важным он стал…
— Ты не кланяйся… Он твой нрав знает. Не поклонишься — тоже примет.
— Ладно. Пойду, — сказал Кондрат и посмотрел на Гликерию.
Молодая женщина вспыхнула под его взглядом. Это заметил Семен и многозначительно погладил усы.
— Да и жениться тебе, Кондратушка, надобно не откладывая. Может, она тебе богом суженая, — тихо сказал Семен.
— Ну и скажешь — суженая, — возразил Кондрат.
— Ты от разбойников ее отбил Она как трофей…
— И чего ты, Семен, богохульствуешь? — вмешалась Одарка. — Сам бог ее Кондратке послал. Верно я говорю, что сам бог? — обратилась она к Гликерии.
Молодая женщина, наклонив голову, покраснела и смущенно молчала.
— Да говори же! Говори! — настаивала Одарка.
Гликерия подняла голову и едва слышно, глядя на Кондрата, прошептала:
— Не я ему, а он мне богом послан…
Рождение Хурделицына
На другой день Семен повел Кондрата к Луке Спиридоновичу, в его новый с белыми колоннами дом — настоящий дворец, на много больше и роскошнее, чем тот, в котором богач-негоциант жил десять лет назад.
Осанистый привратник в расшитой золотом ливрее хорошо знал старика Чухрая, которого негоциант приказал допускать к себе в лю6ое время, но незнакомца он даже в переднюю не пустил и велел дожидаться на улице у подъезда. И сколько Чухрай не объяснял привратнику, что его спутника ждут с нетерпением сам господин Лука Спиридонович, тот спокойно и вежливо повторял одно и то же: