На этот раз советники царя скрупулезно разработали до мельчайших деталей план, суть которого состояла в одновременном решительном наступлении всех армий, находящихся на флангах главной русской армии Кутузова, с тем, чтобы, разбив войска, охранявшие тыл наполеоновской «великой» армии, перерезать ей путь к отступлению.
По плану нужно было преградить французам путь в районе рек Улы и Березины, этих водных естественных рубежей. Главная роль выпадала на долю Дунайской армии адмирала Чичагова, который, овладев Минском, должен занять позиции нареке Березине, устроить укрепленный лагерь у Борисова и войти в связь с наступающей с севера армией Витгенштейна.
Недаром же в рескрипте, который Чичагов показывал своим адъютантам, царь писал: «Вы понимаете, до какой степени важно Ваше соединение с графом Витгенштейном в окрестностях Минска или Борисова…»
Чичагову вменялось в обязанность не ограничиться укреплением Борисова, а усилить все позиции между реками Березиной и Бобром, чтобы оказать отпор французам еще далеко от Борисова.
Царский план доставил из Петербурга в Ставку главнокомандующего любимец императора флигель-адъютант Александр Иванович Чернышев.
Ознакомившись с планом, Кутузов сразу же увидел в нем большие просчеты. Требуя взаимодействия войск, командование не могло обеспечить между армиями точной связи. Поэтому план легко мог быть сорван даже частичной неудачей. Царский «кабинетный» план сковывал действия начальников групп войск, указывая до мельчайших подробностей их задачи, что неминуемо глушило инициативу.
А главное — план не принадлежал командующему фельдмаршалу Кутузову. Царь навязывал ему этот план, что лишало наши армии единого руководства, приводило к двоевластию, расшатывало их правильное управление.
Поэтому Кутузов сразу отрицательно отнесся к бездарной затее императора и его царедворцев. Михаил Илларионович понимал, что ловить Наполеона, сидя в кабинете Зимнего дворца, куда проще и легче, чем на реке Березине. Он заранее знал, что из этой «кабинетной» затеи ничего путного не выйдет. Но отвергать царский план он, конечно, не мог. Поэтому, не одобряя затеи царя, он все же направил соответствующее распоряжение Витгенштейну и Чичагову.
Тщеславный адмирал, которому в плане поимки Наполеона отводилась основная роль, был в восторге. Особенно эта радость усилилась, когда Ламберт захватил мост через Березину у Борисова, где по всем прогнозам именно и должен был переправляться отступающий Наполеон. Павел Васильевич Чичагов всерьез уповал, что именно ему суждено взять в плен остатки «великой армии» Наполеона вместе с ее знаменитым полководцем.
Эта мысль настолько овладела им, что адмирал даже разослал старшим начальникам своей Дунайской армии такую инструкцию:
«Наполеонова армия в бегстве. Виновник бедствий Европы с нею. Мы находимся на путях его. Легко быть может, что Всевышнему угодно будет прекратить гнев свой, предав его нам. Почему желаю я, чтобы приметы сего человека всем были известны: он роста малого, плотен, бледен, шея короткая и толстая, голова большая, волосы черные. Для вящей же надежности ловить и приводить ко мне всех малорослых. Я не говорю о награде за сего пленника. Известные щедроты монарха нашего за сие ответствуют».
Двойная тяжесть
Михаил Илларионович Кутузов, привольно откинувшись на мягкую кожаную спинку удобного кресла, сидел в жарко натопленной горенке. Перед ним — укрепленная адъютантами на подрамнике, крупно нарисованная карта междуречья Днепра и Березины.
Только что он с главными силами русской армии перешел Днепр и теперь расположился на его берегу в маленьком местечке Копыся.
Склонив несколько набок большую, покрытую жесткими седыми курчавыми волосами голову, Кутузов поглядывал своим единственным темным горящим глазом то на карту, то на деревянное лицо генерала Коновницына.
— Петр Петрович, голубчик, а ведь дела у нас лучше и лучше. — Надо теперь на пару деньков солдатушкам отдых дать. На маршах изморились они, поди, совсем. Чай, много отсталых?
— Много. Но об этом ли думать, ваша светлость? Догонять Наполеона надо, — возразил, не сдержавшись, Коновницын, и на его скулах появились розоватые пятна.
Кутузов вздохнул. Расстегнул высокий воротник мундира.
— Опять догонять! Все догонять да догонять… Смотри, какой горячий! Мы так додогоняемся, что последних солдат потеряем. А я хочу, чтобы Европа видела, что существование нашей главной армии есть действительность, а не призрак или тень. Нельзя же нам прийти на границу с пустыми руками.[108] Беречь надо солдата. Беречь, голубчик, Петр Петрович. Так вот, немедленно распорядись, чтоб двухдневный привал и никаких догоняний…[109]