Таков был поистине волчий закон жестокого завоевателя. Когда переправа подходила к концу, началась, наконец, атака русских, соединившихся армий Чичагова и Витгенштейна. И хотя численность русских армий превышала наполеоновскую,[115] Чичагов и Витгенштейн не смогли использовать своего преимущества.
Благополучно начавшаяся переправа наполеоновского войска завершилась все же трагедией. Это случилось утром, когда к мостам бросилась четырнадцатитысячная толпа безоружных солдат, преследуемых казаками.
За ними хлынули сопровождавшие наполеоновскую армию обозы с иностранцами, которые вышли вместе с французами из Москвы. Этот огромный хвост «великой армии», состоящий из фур, повозок, телег, нагруженных награбленными вещами, непроходимой массой запрудил все пространство между деревней Студенкой и рекой, запирая доступ к переправе. Когда в это многотысячное скопище вдруг стали бить ядра русских пушек, начался переполох. В паническом страхе люди и лошади шарахнулись к мостам. Повозки налетали одна на другую. Вздыбленные кони давили людей. Сталкивались друг с другом. Опрокидывались повозки и фуры. Сбитые с ног люди погибали под копытами лошадей и колес тяжелых фургонов. Обезумевшие толпы метались из стороны в сторону. Люди топтали упавших…
На шаткие мосты при такой давке попали лишь счастливцы. Многие были раздавлены или сброшены в холодные волны Березины.
…Эскадрон Сдаржинского после славного борисовского дела 9-го ноября находился вместе с другими частями Дунайской армии в полном бездействии, так как командующий Павел Васильевич Чичагов остерегался ввязываться в серьезные сражения с бегущим, но еще грозным Наполеоном— Лишь когда начался трагедийный финал, одесские ополченцы получили приказ сопровождать Чичагова, который захотел осмотреть реку в районе переправы Наполеона.
Адмирал взял с собой вместе с ополченцами Сдаржинского только одного офицера из своего штаба — высокого смуглолицею полковника, с мнением которого он очень считался. Это был управляющий дипломатической канцелярией Дунайской армии граф Иоанн Каподистрия — уроженец острова Корфу, которого в России называли Иваном Антоновичем.
Обуреваемый самыми противоречивыми тревожными мыслями, адмирал хотел в беседе с ним с глазу на глаз получить совет, что делать ему в таком щекотливом положении, в котором он очутился. А Павел Васильевич Чичагов уже начал трезво понимать, что все его надежды поймать Наполеона оказались лопнувшим мыльным пузырем. Следовательно, он не сможет выполнить августейшее повеление царя… Значит, прощай сладкие мечты о царских милостях! Его, пожалуй, теперь ожидают уже не награды, а гнев разочарованного самодержца.
Иоанн Каподистрия, высокообразованный дипломат, лично знавший императора, наверное, один из всего штаба мог предсказать адмиралу, что с ним может случиться в будущем. Об этом Чичагов, как только представился удобный момент, и спросил Иоанна Каподистрию. Дипломат, выслушав вопрос адмирала, некоторое время ехал молча, как бы в задумчивости, а затем, иронически подняв тонкие, словно черные шнурки, брови, чуть слышно сказал:
— Не тревожьтесь, ваше превосходительство. Государь-император так любит вас!.. У вас столько чего-то общего с его величеством.
Эти слова не только успокоили адмирала. Они как бы пролили целительный бальзам на раненое, ноющее самолюбие Павла Васильевича. Его лицо просветлело. Не ему было понять сколько тонкой скрытой иронии звучало в ответе дипломата!
Они поднялись на высокий гребень холма, под покатым склонов которого находилась деревня Студенка, и, глянув вниз, невольно ахнули. Там, где еще недавно они видели довольно большое село, не было ни одного строения, ни одной избы. Зато весь склон холма и берег Березины, два тонких шатких моста через реку да и сама река, бурлившая льдом, были покрыты человеческими и лошадиными трупами, опрокинутыми повозками, фурами и орудиями. А широкое извилистое русло реки насколько мог видеть глаз было запружено телами людей.
Березина казалась настоящей рекой смерти…
Но зрелище это не только потрясло, оно как бы и подбодрило Чичагова. К нему вернулась прежняя уверенность.
— Ничего, что Бонапарт ушел от нас, зато потери его — огромны, — процедил сквозь зубы самодовольный адмирал.
Каподистрия в знак согласия только молча кивнул головой. Он из этой страшной картины сделал другие выводы, нежели Чичагов. И впоследствии, став министром иностранных дел России, а затем президентом греческой республики, он не раз в дипломатических баталиях с представителями могущественных иностранных держав как бы ненароком рассказывал о Березине, запруженной трупами вторгшихся в пределы России захватчиков…