Руководители тайного общества не только тщательно скрывали, кто стоит у кормила организации, но и сами охотно распространяли всякие небылицы о «незримой верховной власти»…[136]
В день весны
Весенние дни в Одессе были ненастными — непробивные туманы чередовались с длительными дождями. Только однажды под вечер над серовато-синими тучами задрожала многоцветная радуга.
Натали в окошко увидела, как сквозь черные мокрые ветки деревьев, словно сквозь решетку, пробилась сияющая цветистая полоса.
— Изумительно! Радуга такой ранней весной! Посмотрите-ка скорее! — обратилась она к только что вошедшему в комнату Сдаржинскому.
Виктор Петрович припал лицом к оконному стеклу, где, как на пере из павлиньего хвоста, играли светящиеся краски.
— Красиво! — сказал Сдаржинский. — Теперь мне ясно, почему народ связывает с радугой все хорошее в своих приметах.
— Увы, кузен! Я не знала об этом. Расскажите.
— Пожалуйста. По общей примете радуга — конец дождливой погоде. Недаром говорят: радуга-дуга, перебей дождя. А по другой примете, радуга — к счастью…
— Вы считаете, что в этой юдоли, полной слез, крови и горестных утрат, счастье возможно?
— Не только возможно, но и обязательно… — Сдаржинский обернулся, — для вас…
— А о себе вы не подумали?
Явная ирония, прозвучавшая в тоне Натали, рассердила Виктора Петровича, и он решил переступить «запретное».
— Мое счастье — это вы, Натали…
Кузина с досадой закусила губу и грозно свела свои тонкие брови.
— Мы же договорились…
— Дорогая кузина, будьте милосердной… Это прямой ответ на ваш вопрос.
— Вы, Виктор, становитесь просто несносным!.. Вы же знаете, я не терплю таких… таких, — она подыскивала выражение, — гусарских комплиментов.
В ее тоне прозвучало искреннее огорчение. И Сдаржинский почувствовал, что ему, видимо, не суждено когда-либо добиться ее благосклонности…
— Извините, что я так огорчил вас, — поклонился он, собираясь уйти, но Натали жестом остановила его.
— Не торопитесь, милый кузен, и не принимайте близко к сердцу слова такой капризной барышни, как я… Пожалуй, мне, а не вам следовало сейчас попросить прошения. Я. видимо, больше огорчила вас.
И, поймав его взгляд, Натали рассмеялась каким-то тихим, по-детски светлым смехом.
— Вот видите, предсказание, что радуга — счастливая примета, как будто сбылось. Теперь посмотрим завтра, как оправдается вторая часть приметы в отношении погоды. А сейчас, — Натали подала руку, — пойдемте пить вечерний чай…
И Виктор Петрович целый вечер провел в обществе кузины. Он снова (в который раз снова!) стал надеяться на близкое счастье.
А на другой день одесское небо впервые за долгие недели ненастья неожиданно залоснилось яркой синевой. Такой, словно никогда и не было в этом краю ни тяжеловесных туч, ни мутных холодных туманов…
Эта яростная синева неба, заглянув в окно, властно вызвала Натали и Виктора Петровича на утреннюю прогулку.
Жмуря глаза, они вышли к береговому обрыву. Отсюда далеко — на десятки верст были видны просторы земли и моря. Земли, что обняла коричневыми руками обоих своих берегов широкие трепетные воды вклинившегося в сушу залива, где в глубине, за пенистой каменной стеной волнолома, притаилась гавань, полная кораблей. Над их мачтами, как брызги разбившейся о камень волны, взлетали стаи чаек, обрадованных приходом долгожданной весны.
А выше мачт кораблей поднялись на береговых склонах здания города, построенные из белого и золотистого камня, увенчанный колоннами театр, окруженный массивными дворцами.
Но еще красивей земли, где раскинулся новый город и новая гавань, казалось море, покрытое сверкающими и неисчислимыми волнами, яркую синеву которых оживляли белые паруса проплывающих кораблей.
— Права ли была я, Виктор, когда хотела, чтя утрату любимого, уйти от красоты земной в монастырь? — порывисто спросила Натали своего спутника.
Сдаржинский понял, что ему нужно сейчас не убеждать ее, а лишь поддержать то, к чему пришла она после долгих раздумий.
— Вы пришли к истине, Натали. Если бы люди не умели осилить горе свое, сама жизнь на земле иссякла бы. — Он остановился, подыскивая слова более убедительные.
Но Натали поняла и крепко до боли сжала его руку.
— Мне страшно! — вдруг прошептала она.
— Отчего?
— Мне страшно, — повторила Натали, — что я была так близка к тому, чтобы отрешиться от жизни… И если б не ты, не ваш страх за меня… это совершилось бы. — На ее глазах заблестели слезы.
136
Только слухи, специально распространяемые руководителями, что незримая высшая власть — не что иное, как сам русский царь император Александр Первый, а также его министр Иоанн Каподистрия решительно повлияли на многих богачей греков — они вступили в ряды «Филики Этерии». Это было очень важно, так как приближался день вооруженного восстания и требовалось сплотить все силы греческого общества на борьбу с грозным врагом. Если бы греческая знать только догадалась, что тайным обществом руководит не русский царь и его министр, а никому неизвестные мелкие одесские купцы — это было бы ударом по престижу тайного общества.