Бурцеву было приказано доставить пакет из Кишинева в Тульчин, в главную квартиру Второй армии, и сдать дежурному генералу Байкову.
Другой пакет с другими донесениями, где не было списка, он должен был сдать самому престарелому фельдмаршалу — Витгенштейну. Киселев знал, что в Тульчине, в главной квартире, ни старик Витгенштейн, ни тем паче дежурный генерал Байков особого интереса к доставленным бумагам проявлять не будут.
Полковник Бурцев впоследствии писал: «Я немедленно прибыл в Тульчин и, найдя дежурного генерала[159] за обедом, вручил ему бумагу,[160] которую он распечатал и при том из нее выпала маленькая бумажка, на которой было написано несколько имен. Он просмотрел ее и, согласуя содержание бумаги, сказал: „вероятно, Павел Дмитриевич вложил сюда эту записку по неосторожности, ибо она к бумаге не принадлежит“. Тогда я ее взял, пошел к графу,[161] подал ему конверт,[162] объяснил, что было приказано, и, получа отправление, тот же час поспешил в Одессу».[163]
Бурцев рассказывает о чувстве, которое он испытал в тот миг, когда генерал Байков протянул ему маленький листок бумаги с фамилиями. До этого Бурцев и понятия не имел, что он вез в пакете дежурному генералу. Поэтому, прочитав на листочке только заголовок — «Список членов Союза благодействия», — он побледнел. Все жеон нашел в себе силы прочитать список, который заканчивался его фамилией.
В Одессу Бурцев мчался с учащенно бьющимся сердцем. Он хорошо понимал: судьба организации висит на волоске. Ему несколько раз приходила мысль уничтожить список, но останавливало соображение, что, если начнут разыскивать эту бумажку, тот же Киселев обвинит его, Бурцева. А Киселев, очевидно, почему-то не собирается доносить правительству на членов тайного общества. Если бы он хотел это сделать, то послал бы список не в Тульчин, а прямо фельдъегерем в Петербург.
В Одессе Киселев остановился в великолепном дворце, принадлежащем сестре его жены — Ольге Станиславовне Нарышкиной, урожденной Потоцкой.
Здесь, в кабинете, окна которого выходили на синий простор Черного моря, Павел Дмитриевич Киселев принял бледного взволнованного Бурцева.
— Посмотрите, Иван Григорьевич, какой сегодня прекрасный вид являет море! — неожиданно перебил доклад своего адъютанта о доставке пакетов в Тульчин Киселев. — Некоторые и поныне еще полагают, что пустынный вид моря вызывает меланхолию и тоску. Какая чепуха! А некоторые здесь, в Одессе, и по сей день дома строят так, чтобы окна не выходили на море. А ведь стихия Нептунова изумительно прекрасна! — И генерал-майор пустился в пространное рассуждение на эту тему.
Бурцев понял — Павел Дмитриевич говорит о красоте моря неспроста. Видимо, для того, чтобы не придавать большого значения всей этой истории со списком. И он поддержал разговор начальника о Нептуновой стихии…
Лишь когда Бурцев откланивался, Киселев вдруг словно вспомнив о цели его визита, сказал:
— Представьте, что сам Раевский ничего не знает об этом тайном обществе — Союзе благоденствия. Я его сам об этом расспрашивал. Да, да!.. Представьте! Совершенно ничего не знает, — Киселев развел руками. — Думаю, что этот Союз благоденствия — просто глупая выдумка… И поймите меня, Иван Григорьевич, среди благородных людей я не мыслю заговорщиков. Их не было, нет и быть не должно.
Последняя фраза Киселева звучала, как строгое предупреждение.
— Я понимаю, Павел Дмитриевич… Их не должно быть, — повторил Бурцев.
Он вышел от Киселева, унося с собой злополучный список, повеселевший и очень удивленный. Его начальник Павел Дмитриевич, которого он знал много лет, вдруг открыл перед ним такую сторону своей натуры, о существовании которой в нем он и не подозревал.
Через несколько минут Бурцев уничтожил маленький листок бумаги, спасая этим жизни многих людей.
Утром на берегу
Арест Раевского имел большие последствия. Любимые друзья Пушкина — вольнодумцы, с которыми поэт отводил душу в своем бессарабском изгнании, скоро исчезли с кишиневского горизонта. Маленький злой карлик Сабаней, как называли многие военные между собой генерала Сабанеева, если и не смог устроить разгрома тайного южного общества, то все же сделал свое черное дело — фактически свернул деятельность кишиневской управы.