Черты ранней творческой зрелости и стремительной возмужалости уже определяли его талант.
Воронцов
В 1823 году в Киеве на съезде членов тайного общества подполковник Сергей Муравьев-Апостол, возглавлявший вместе с Михаилом Бестужевым-Рюминым Васильковскую управу Южного общества, выступил с требованием — в самое ближайшее время начать вооруженное восстание.
Сергей Муравьев-Апостол мотивировал необходимость этого выступления тем, что Черниговский полк, в котором он служил, из Василькова переводили в составе 9-й дивизии в Бобруйскую крепость, где должен был проходить смотр расположенных там воинских частей. В конце сентября и в начале октября Александр Первый произвел смотр и присутствовал на маневрах около Тульчина в селе Кирнасовка.
Высоко задирая носки начищенных сапог, перед глазами императора славно промаршировали тысячи солдат. Царь придирчиво вглядывался в их безукоризненно ровные ряды, но выправка войск была безупречна.
Особенно отличное впечатление произвел на императора Вятский полк.
— Превосходно! Точно гвардия! — воскликнул Александр, который знал толк в этих делах и по пророческому выражению Пушкина «был фрунтовой профессор».
О, как бы удивился, наверное, царь, если бы узнал, что великолепный командир этого полка — полковник Пестель, стоящий сейчас перед ним навытяжку, является одновременно и отличным руководителем тайного общества. Что, в основном, полковник Пестель занят разработкой свержения с престола не только его императорского величества, но и самодержавия вообще…
Как бы удивился царь, если бы он смог прочитать мысли Пестеля. А тот в это время мысленно полемизировал с Сергеем Муравьевым-Апостолом, который считал, что момент для восстания создавался благоприятным в связи с тремя обстоятельствами: возникла возможность использовать полки, сосредоточенные для царского смотра, которые находились под влиянием четырех членов тайного общества. Привлекала близость Бобруйска к Москве, куда могли двинуться полки, захватив в плен царя. А в случае неудачи, в Бобруйской крепости можно держать под арестом царя и обороняться от верных правительству сил.
Но он, Пестель, — а его поддержали Волконский, Барятинский, Якушкин и Фонвизин, — отрицательно отнесся к этому плану Сергея Муравьева-Апостола.
Пестель считал, что восстание на периферии должно произойти одновременно с восстанием в столице. Он подчеркивал необходимость согласованных действий с Северным тайным обществом в Петербурге. Лишь тогда возможен успех!
— Захват государя, даже его истребление, — говорил Пестель, — не принесет ожидаемой пользы. Это будет лишь сменой царей на престоле. Не более.
Поэтому победило мнение — отложить восстание до совместного координированного выступления Южного и Северного тайных обществ.
Восхищенный выправкой войск, царь все же не мог забыть, что ими командуют офицеры, которые, по поступившим доносам, являлись опасными вольнодумцами…
Поэтому тут же на смотре император дал понять вольнодумцам, что за всеми ими бдительно следит неусыпное царское око. Он буквально ошеломил Сергея Волконского многозначительным сердитым замечанием.
— Вот и занимались бы полками, а не управлением моей империи, в чем вы, извините, понятия не имеете.
После смотра в лагере поставили полукругом столы и пригласили к торжественному обеду Александра Первого и высший командный состав. За обедом царь старался создать непринужденную обстановку, словно хотел сблизиться с офицерством армии. Были подняты бокалы с пенящимся вином, произнесены верноподданнические тосты. Вдруг появился потный, запыленный фельдъегерь. Он только что прискакал с пакетом на высочайшее имя. Фельдъегерь приблизился к царю и подал пакет.
— Господа, поздравляю вас, Риэго арестован! — прочитав послание, радостно по-французски обратился царь к офицерам. — Это сообщает мне французский министр иностранных дел Шатобриан…