…Картечь, которой турки осыпали наши полки, со свистом рвала морозный воздух. Русские только что пошли на штурм очаковской твердыни. Хурделица, вручив приказ Потемкина командиру пикинерного батальона[33], возвращался на своем вороном коне к командующему. Выполнив поручение, есаул не мог удержаться, чтобы не проскакать вдоль крепостной стены, штурм которой только что начали зеленомундирные гренадеры. Внимание Хурделицы привлек по-юношески стройный офицер, который с обнаженной шпагой в руке карабкался по тряской лестнице, приставленной к крепостному валу. Несколько гренадеров, последовавших за ним, были сбиты турецкими пулями.
Выстрел турецкого янычара сорвал медную шапку с головы офицера, и он рухнул в глубокий крепостной ров. Хурделица не колеблясь спрыгнул с лошади и бросился к нему. Кондрат нашел в глубоком рву раненого офицера. Тот лежал без памяти.
Вряд ли субалтерн Василий Зюзин остался бы жив, не подоспей тогда на помощь Хурделица. Есаул вытащил его, окровавленного, из заснеженного рва и, закутав в свой бараний полушубок, отнес в землянку. Больше двух месяцев Кондрат ухаживал за Василием. Гусиным салом смазывал его раны, поил крепкой варенухой, настоянной на перце и кореньях степных трав. Субалтерн стал поправляться. В один из зимних вечеров Кондрат поделился с Василием своим горем. Рассказал ему, как ордынцы во время набега увели в неволю его невесту Маринку и продали в турецкий полон.
Шли дни. Срослась переломанная ключица субалтерна, и весной Зюзин снова зашагал в гренадерском строю. В его зеленоватых глазах уже не осталось и следа от пережитых страданий. Только две резкие морщины появились над уголками всегда улыбающихся припухлых губ…
Очнувшись от нахлынувших воспоминаний, Хурделица пристально посмотрел на своего товарища. Кондрату вдруг стало неловко перед ним за свою минутную слабость. «Размяк, словно баба какая, а не казак», — подумал есаул.
— Это я так, Василь, сердце у меня чего-то занедужало, — сказал он глухо. — Как пойдем на Хаджибей турка рубать — пройдет.
В комнату вошел Кузьма и поставил перед друзьями глиняные кружки с красным волошским вином. Они чокнулись. Василий поймал благодарный взгляд есаула. Субалтерн почувствовал себя счастливым, хотя понимал, что еще ничем не помог другу. Но разве не приятно человеку сознавать, что он искренне готов сделать все для любимого товарища.
Ночной марш
Этой же ночью корпус Гудовича, состоящий из пехотинцев, драгунов, казаков при тридцати трех осадных и полевых орудиях, вышел из Очакова и направился к Хаджибею. Войска двигались медленно, соблюдая тишину. Запрещено было петь, громко говорить, высекать огонь, курить — вообще производить какой-либо шум. Офицеры вполголоса отдавали команды. Казалось, что бесчисленные ночные призраки молча движутся по степной дороге на турецкую крепость.
В арьергарде, замыкая колонны полков, медленно ехал на коне Гудович. Его сопровождали чернявый бригадный генерал Иосиф де Рибас, высокий поджарый полковник Хвостов, круглолицый курносый граф Илья Безбородко, майоры Воейков, Меркель, Кумшацкий, капитан Трубников и другие офицеры. Мягко покачиваясь в казачьем седле, полузакрыв глаза, командующий слушал тихий разговор приближенных.
— Не кажется ли тебе, Иосиф, — промолвил на плохом французском языке Безбородко, обращаясь к де Рибасу, — что для турок наше шествие — слишком уж почетная церемония?
— А почему бы нам, дорогой граф, не приучить этих варваров к церемониям? — дипломатично сострил де Рибас.
Но граф не улыбнулся. Он был зол на командующего за отказ назначить его начальником авангарда. Как он ни просил, а Гудович назначил на эту должность не его, а де Рибаса. И, не привыкший прощать обиды, Безбородко пустил стрелу:
— А фельдмаршал Петр Александрович Румянцев поступил бы проще. Да, наверно, и умнее…
Воцарилось неловкое молчание. Все затаили дыхание. Гудович нахмурил клочковатые брови. И все же эта дерзкая выходка не вызвала у него гнева. Он искоса взглянул на освещенное луной курносое обиженное лицо графа и почувствовал к нему не злость, а презрение. Он понял досаду этого еще молодого, но уже располневшего, изнеженного человека, прибывшего на войну лишь затем, чтобы у его брата, могущественного канцлера императрицы, был предлог выхлопотать для него новые чины, ордена, поместья… Увы! К сожалению, он, Гудович, никак не может доверить Безбородко авангард, потому что граф хотя и храбр да горяч, но не слишком умен, и сие дело лучше доверить де Рибасу.