Чухрай умолк, словно задумался.
— А дальше что было? — спросил Хурделица.
— Все. Сел пан в карету и уехал. Никто его более в Хаджибее не видывал. А я с флотилией нашей в поход на Дунай ушел. Маринка тебе поклон шлет. Просит себя беречь и о ней тревогу не иметь.
— Спасибо тебе, Семен, за весть такую…
— Ты погоди благодарить-то. От пана Тышевского опаску теперь на всю жизнь имей. Я его добре знаю.
— Лютый он?
— Не только лютый. Зло помнит крепко. Спесивый, зело. Из поляков он. Война кончится — засудит тебя, по миру пустит, а жинку-то сведет с гайдуками своими. Вот каков он, Тышевский-то!
— За Маринку я боюсь, — тревожно сказал Кондрат.
— Пока не бойся. Она тебя любит. Верные други наши — Лука и Аспориди — ее в обиду не дадут. А война кончится — уезжай с Маринкой из Хаджибея, чтобы с Тышевским век не встречаться, не то погубит он тебя…
— Не погубит, — упрямо покачал головой Кондрат. — Не погубит. Мне самому за оковы с него расчет взять треба.
— Тебе ли с ним тягаться? Подумай! У него сотни гайдуков.
— А у меня один, да зато верный, — вспыхнул Кондрат и обнажил саблю. — Видишь, какой гайдук!..
Вскоре, отведав ухи, Кондрат простился с Чухраем. Боевые друзья условились, что теперь их новая встреча состоится у стен Измаила.
Яссы
Хурделице пришлось со своими гусарами из Килии сопровождать принца Виттенбергского в Яссы, где находилась тогда ставка Потемкина, командующего всей русской армией на юге. Хурделицу, скромного офицера из казаков, совсем ошеломила та суетливая раззолоченная мишура, которой окружил себя Потемкин. Маленький тихий молдавский город он превратил в какой-то огромный шумный постоялый двор. Все узенькие кривые улицы его были забиты каретами, возками, бричками, кибитками. Многочисленная свита князя, гости, их слуги заняли все дома. Днем и ночью здесь шел бешеный круговорот веселья — попойки, балы, пиры, беспечные празднества. Играла музыка, раздавались то песни, то визгливый смех, то пьяные крики. Шум, несмолкаемый гомон порой неожиданно заглушался артиллерийскими выстрелами. Это для усиления эффекта десятипушечная батарея светлейшего сопровождала канонадой оркестровую музыку.
Кондрат со своими гусарами остановился на окраине Ясс, в землянке казачьего полка, далеко от ставки командующего. Но и сюда долетали звуки непрекращающегося там веселья. Хурделице не часто приходилось бывать на главной квартире, но то, что он слышал и видел там, вызывало у него тяжелое чувство тревоги и обиды.
«Мы под пулями турецкими не всегда вдоволь хлеба имеем. По полгода, а то и более денег за службу не получаем, а здесь с жиру бесятся», — лезли в голову Кондрата бунтарские мысли.
Перед отъездом из Ясс ему удалось повидать и самого Потемкина. Хурделицу вызвали за пакетом к начальнику канцелярии генерал-майору Попову. Он вручил Кондрату пакет с приказом немедленно со всей сотней отправляться в Измаил.
— Сие донесение как можно скорее надлежит вам вручить его светлости кавалеру генерал-поручику Павлу Сергеевичу Потемкину. — Заметив недоумение на лице Кондрата, снисходительно усмехнувшись, пояснил: — Павел Сергеевич племянником приходится светлейшему.