Али после того памятного столкновения с девушкой еще несколько раз бывал в доме Туграи. Шамс много работал по вечерам, и часто оказывалось, что необходимый в диване документ не оказывался под рукой, и тогда Али отправлялся к нему домой. Но девушку больше не встречал. Каждый раз он старательно затягивал свое пребывание, поднимался по ступеням, не торопясь, ходил, все время, оглядываясь, медленно перебирал бумаги, долго думал, прежде чем дать ответ, вызывая неудовольствие хаджиба.
– Удивляюсь, – недоумевал хаджиб, – Как мог господин взять тебя на работу, такого увальня, как он тебя терпит, ты же спишь на ходу. Давай, пошевеливайся, переставляй копыта поживей. Клянусь Аллахом, скажу хозяину, чтобы гнал тебя.
Опасаясь, что хаджиб действительно исполнит свою угрозу. Али, желая задобрить хаджиба, отвечал: «Я восхищаюсь твоим умом, Хасан (хаджиба звали Хасан), твоей памятью, ведь ты всегда точно знаешь, где и какая лежит бумажка, список. Воистину главой канцелярии Табриза должен быть ты или хотя бы наибом вазира». От такого дерзкого комплимента хаджиб опасливо оглядывался по сторонам, но ему было приятно, и он переставал цепляться к Али, только вздыхал нетерпеливо. А когда Али, узнав, что хаджиб любит сладкое, преподнес ему пол-мана[68] халвы, то окончательно завоевал его расположение. Хасан стал по-отечески поучать Али: «Оглан[69], – говорил он, – чтобы сделать карьеру, надо быть расторопней. Начальник еще не договорил, а ты уже бросаешься исполнять. При этом старайся выглядеть смышленым, но недалеким. Тут главное не перестараться: будешь казаться недоумком, выгонят, как непригодного, слишком умным – тоже выгонят, из опаски, чтобы не подсидел. Но ничего, слушай меня, и будет тебе польза». После этого Али, набравшись духу, как бы невзначай спросил:
– Я тут девушку видел как-то, по коридору бежала вон оттуда. Кто это был, такая с красными волосами?
Хасан сразу же стал ухмыляться. Удивительно, как люди одинаково реагируют на интерес парня к девушке, сразу начинают глумливо улыбаться, мол, вот оно что, влюбился. Но улыбка быстро сползла с лица хаджиба: «Там, – сказал он строго, – женская половина, андарун. Девушка, которую ты видел – единственная дочь Шамс ад-Дина. Больше о том, что ты ее видел, никому не говори. Хорошо, что ты меня спросил об этом, а никого другого. Законы шариата еще никто не отменял. Мусульманин безнаказанно может видеть лишь лица матери, жены, сестры и дочери. Мне ли тебе об этом говорить, хафизу, знатоку Корана. И вообще забудь о ней.