— Хаи!
— Хорошо, не убью.
— Я всегда буду только с тобой.
Она вздохнула, наслаждаясь счастьем. Пусть говорит. Ему неведомо, и ей тоже. Но разве сейчас это важно?
— Люб мой, ты будешь меня ругать? Ну, когда-нибудь? Мало ли.
— Буду. И ты будешь ссориться со мной. Но за ссорами ты знай — я всегда люблю. Поняла? Да что опять крутишься? Куда собралась?
Она решительно сползла с его колен и отвалила камень, скрывающий завернутые в полотно остатки мяса.
— Зря я сказала про зайца. Давай его доедим сейчас, а? И уйдем в палатку. Нам нужно торопиться, люб мой. А то вдруг ночь кончится, и мы не успеем еще…
Нуба расхохотался и помог ей вытащить сверток. Ели быстро, облизывая пальцы и поглядывая друг на друга. Напились воды из полупустого меха. Ополоснули руки и лица, брызгая друг на друга водой. И вставая, Хаидэ стала серьезной, скинула с плеч плащ, отдавая его Нубе.
— Ты подожди, короткое время. Мне нужно сказать.
Он кивнул и сел у раскрытого полога, прижимая к животу скомканный, теплый от ее тела плащ. Женщина отошла, встала с другой стороны костра, опустив руки, теплый свет живого огня озарял колени, живот с темным треугольником и мягкой впадиной пупка, груди с небольшими сосками. А сверху в поднятое к небу лицо лился голубой свет полной луны.
— Спасибо тебе, учитель Беслаи, за то, что прожил вторую земную жизнь одновременно с моей, и был мне другом. За счастье названной сестры моей Ахатты благодарю тебя. И за то, что Теренций снова может видеть нашего мальчика. Спасибо тебе, за то, что наш сын стал ему настоящим счастьем и сохранит в нем человека. За тех людей, которые рядом со мной, я благодарна тебе, Беслаи, за Казыма и Теку, за девочку Силин, и прими с заботой сестер ее, тех степных ос, что рано ушли за перевал, как принял ты храброго воина Исму. Дай ему счастья и настоящей любви, которых не довелось узнать на земле. Я могу говорить долго, брат мой Абит, но мой люб ждет меня, пока я молода и мне сладко засыпать в его руках. Ты ведь знаешь теперь, как это! Я не могу просить у тебя жизни из одних радостей, но дай нам прожить ее вместе. Пусть мы состаримся, но пусть наша любовь не умрет.
Ее лицо улыбалось и хмурилось, озарялось надеждой и радостью, переходящей в грусть. Красным отсвечивали локти, а на ладонях, поднятых к небу, лежали яркие голубые блики. Волосы, перепутавшись кольцами, укрывали плечи. Она говорила все тише, и последних слов Нуба не разобрал, да и не стал вслушиваться, поняв, что обращены они уже не к Беслаи, а к его любе, его жене Ахатте.
И пошептавшись с подругой, Хаидэ опустила руки, протянула одну над темной травой, смазанной лунным светом по гладким краям колосьев.
— Благодарю и тебя, демон Йет, за то, что мое тело не забывает о том, что такое сладкий любовный яд. И тебя благодарю, небесная дева Мииса, за то, что не даешь сладкой отраве изменить мою кровь. Все вы нужны, для жизни. И пусть так и будет.
Она опустила голову, волосы свесились, закрывая грудь. Снова обхватывая руками голые плечи, обошла костер, опускаясь на колени перед пологом. Нуба, обнимая, подтолкнул ее внутрь. В тесном пространстве палатки Хаидэ легла, обхватывая большое тело и притягивая к себе. Нуба поцеловал мокрые щеки, осторожно вытирая слезы бугристой, рассеченной шрамами своей щекой.
— Зачем ты плачешь, люба моя, моя жена Хаи? Что?
— Так ярко, и птицы. Скоро утро, да?
Он остановился, нависая над ней. Покачал головой, удивляясь и радуясь.
— Нет, люба моя. Нет. Ты вошла в безвременье, куда до сих пор ходил только Патахха, сражаясь с чудовищами. А ты просто вошла и взяла меня туда. Ночь еще не перешла середину!
— Правда? Ох…
Перейдя к другому склону, Брат встал подремать, опустив красивую морду. На его черной спине лежала белая голова Цапли. Время от времени кони переступали ногами, плавно, будто танцуя во сне. Медленно-медленно. Не слушая, как шепчутся, смеются и вскрикивают люди в маленькой палатке. Двое, что снова остановили время. Как делали каждую ночь в огромной степи над теплым зеленым морем. И лишь нынешней ночью поняли это.
«И хотя я устал, заполняя свои свитки перипла, все же не лягу, пока не впишу дневные мысли в другой свиток, который лишь для меня.
Мы прибыли в маленькую деревню, стоящую на границе белого песка, покрытого зарослями мангра и бескрайних пустошей, уводящих вглубь огромной земли. Долгий путь от Эвксина, через несколько внутренних морей, через трубу морского пролива, огромного, как соленое небо, и после через лазурное море, окончен. Вернее, окончена общая часть нашего пути. Ноушу трепали ветры, и еще долго простоит она у пустынного плоского берега, пока папа Даори не закончит ремонт, одновременно разбираясь с товарами. А потом попрощается с нами.
Это и грустно и странно. Но размышлениями о чувствах я завершу эту запись, а пока изложу последние события и мысли о них.
Два вестника были посланы нам в нашем морском пути. Второй догнал Ноушу, когда мы готовились к последнему переходу, через лазурное море. Я пишу о втором сначала, потому что мне кажется это более важным. Итак, вестник из страны степных курганов, с моей родины, которую увижу ли когда-нибудь. Догнать Ноушу не было трудно, в каждом порту Даориций подолгу стоял, торгуя и меняя, подбирал те товары, что повезет он к черным берегам. То, что дорого и не тяжело, да чтоб можно было набрать хорошей стражи, для охраны от морских татей драгоценных масел, мехов, тайных эликсиров и волшебных порошков для лечения. И конечно, легконогий гонец, чья судьба — лететь, толкая землю крылатыми сандалиями, не заботясь о пище для команды, о товарах и слитках, каждый день делал дважды от нашего пути.
Он появился у сходней и, переговорив с матросом, дождался, когда тот позовет купца. Даори выскочил из трюма, хмурясь, забрал трубку, в которой был заключен свиток с посланием. И стоял под жарким солнцем, отмахиваясь от черных мух. Держал трубку в руке, не открывая. А гонец злился — ждал своей платы. Наконец, Даориций сломал печать, вытряхнул свиток и приблизил к лицу.
Мы с Маурой следили издали, и волнение старика передалось нам. Яркий свет не скрывал тревоги на старом лице. И вот сменилась она радостью и облегчением. Гонец уже почти ушел, взвешивая на ладони кошель, но Даори снова окликнул его. Велел ждать у портовой харчевни. А после одарил своих моряков мелкой монетой, приказал выпить и отдыхать.
Так поняли мы, что вести перед дальней дорогой — хорошие.
На берегу стояла жара, но папа Даори сменил старую одежду на любимый парчовый халат и в ободранной харчевне сверкал, как фазан посреди сухой травы. Он пригубливал из кубка дорогое, но все равно плохое вино, за другим столом пьяные дулись в кости, а я читал Мауре вслух послание от черного великана Нубы. Всего несколько строк, чтоб было о чем подумать мне долгими морскими ночами.
Черный бродяга, бывший спутник моей жены и друг старого Даори, писал странные вещи. Степная княжна Хаидэ победила зло, что пряталось в Паучьих горах, и потому целое племя осталось ждать зиму без теплых жилищ и запасов еды. А выжить, спасая людей, помог ей молодой бог Беслаи, что был когда-то человеком, стал богом и после родился заново, потому что пришло ему время полюбить и отправиться к своим детям за любимой женщиной. Дальше Нуба писал о своем счастье, благодарил Даори за его доброту, передавал тысячи пожеланий Мауре от себя и той, что танцевала с ней. И еще добавил низкий поклон мне, прося беречь и любить черное сокровище, добавляя, он помнит о том, кто его спас, и призывая всех богов защищать и оберегать меня самого.
Маленький свиток, исписанный крупными знаками. Всего несколько предложений. И вот эти скупые слова о сошедшем на землю боге!
Как все, я поклоняюсь богам и знаю, ни один шаг мой не проходит втайне от них. И знаю, есть народы и племена, что чествуют иных богов, и понимаю, огромный сонм их — истина. Все они существуют, даже те, которые вовсе нам не по нраву.