— Эй! Эй-эй! — голос был еле слышен.
Всадники остановились, спокойно переговариваясь. Кони опустили головы, прихватывая мягкими губами мясистые верхушки цветущего зайчатника.
— Старается, — сказал один.
Другой улыбнулся, разглядывая маленькую фигурку, размахивающую руками. Из-под копыт лошади, возмущенно стрекоча, взмывали птицы.
Наконец всадник приблизился, скаля белые зубы на круглом лице, поднимал руку с крепко зажатым мешком.
— Экие вы, драконы, вас поди догони, — конь заплясал, фыркая, а седок, с шумом дыша, утирал пот с черных щек, — хозяин мой, высокочтимый Теренций, велел передать княгине тут вот, подарок. Сказал, ты, Лой, самый быстрый, скачи, как ветер, в ручки ей прямо отдай.
— Что у тебя там? — один из всадников тронул коня, подъезжая ближе, протянул руку к мешку.
Но Лой, важно насупясь, откинулся в седле.
— Э, нет. Сказано княгине, вот и отдам ей. Пусть заберет и отдарит чем верного Лоя.
Старший, ухмыльнувшись, посмотрел на своих людей. И те, пряча улыбки, отвернулись, собираясь двинуться дальше.
— Так что? — Лой выпятил грудь в распахнутой линялой тунике, повысил голос, обращаясь к задернутому пологу повозки:
— Высокая моя княгиня, вот тебе тут передано…
— Угу, — отозвался старший, — ты погромче, покричи сильнее.
— Спит она, чтоль? — Лой понизил голос, вопросительно всматриваясь в скуластое медное лицо старшего.
Тот махнул рукой и мальчик с тонкими усами, улыбаясь, повел коня к переду повозки, откинул полог. Ветер заполоскал край тонкой ткани, оборачивая его вокруг загорелого запястья. Лой вытянул шею, почтительно вглядываясь в разбросанные внутри подушки.
— Эк… так нет же там ее!
— Ты мешок свой или кидай внутрь или увози обратно. Нам пора ехать.
— Ну… а подожду если? Мне велено — в руки. Там сладкие пироги, с ягодой из сада. В вашей степи такого нету. Хурма там и персики!
— Долго ждать будешь. Нужна княгиня — ехай с нами. Через три ночи на утро в стойбище и дождешься.
Лой замахал рукой, поспешно отказываясь. И на всякий случай отъехал подальше, когда старший продолжил:
— Женим тебя. У нас как раз бабы голодные, слышал ли — степные Осы? Ой, злые девки, одним взглядом насмерть кусают. Возьмешь сразу двух. Или троих, сколько осилишь.
— На, — Лой сунул мешок в бок рядом стоящему парню и, натягивая повод, неловко развернул смирного коника, — поеду я. Нужны мне ваши девки, у меня своих вон полная кухня.
— Погоди, парень! — старший ухнул вслед, смеясь тому, как гнедой коник вскинул задние ноги и Лой вцепился в гриву, чтоб не упасть, — да они сами тебя возьмут. В мужья. Будешь им пироги стряпать, и похлебку там. Эх, удрал.
Мальчик, нагибаясь, сунул мешок с подарком в повозку, дернул полог, закрывая пустое нутро.
И всадники двинулись дальше, посмеиваясь и перебрасываясь словами.
Когда послышался мерный шум волн, Хаидэ остановила Цаплю, поворачиваясь к Нубе.
— Давай вместе увидим.
Тот кивнул и рядом они медленно двинулись навстречу скрытому холмами далекому морю.
— Тут никто не живет. И никогда не жил. Из живых.
Степь лежала перед ними, текла под струями жаркого воздуха желтизной и розовым, переходящим в еле видную голубизну. На тонких стеблях качались яркие маленькие птицы, и у самых лиц пролетали рыжие бабочки, плавно взмахивая невесомыми расписными крыльями.
Притихшие кони послушно шли вверх по склону, полого поднимавшему травы к бледному небу, что, казалось, улетало, становясь выше самого себя, теряя цвет и стремясь к белой монете солнца в зените.
— Сейчас, — сказала княгиня охрипшим голосом и вдруг натянула поводья, не давая Цапле сделать последние несколько шагов на гребень.
Нуба протянул длинную руку и забрал в нее подрагивающую ладонь.
— Ты боишься?
— Да…
Не было ветра и выбившиеся из косы выгоревшие пряди не шевелились, лежа на плечах. Светлое лицо было очень серьезным. Ни одной тени не лежало в степи, а черные тени коней съедались под их ногами.
— Я была в круге тьмы. Я говорила тебе, Патахха водил меня туда, где стоят древние каменные столбы.
— Я помню.
— Я многое видела там. И когда мне показалось, вовсе умру, прямо сейчас, я… увидела что есть и круг света. Тогда это держало меня. Ты понимаешь?
— Да, люба моя.
— Он здесь. И если мы… если нам… Мы сейчас увидим его, Нуба.
Единственный глаз черного великана метнулся, оглядывая длинную гряду, покрытую желтыми стеблями, светлое небо над ней. Вернулся к лицу Хаидэ.
— А если нам не будет позволено? Мы умрем?
Она беспомощно покачала головой:
— Нет. Нет! Тут нет смерти. Ты понимаешь? Я — нет.
Говорила, сжимая его руку и постоянно расправляя плечи, будто что-то гнуло их против ее воли.
— В каждой легенде о прошлом есть смерть, люб мой. Кто-то рассказывает, а кто-то слушает, не отрываясь. Потому что смерть цепляет нас сладким крюком. Горести, которые надо преодолеть, беды, которые нас меняют. Смерть… И когда рассказ подходит к концу, все объясняется и становится на свои места. Как воины ставят своих коней в нужном порядке, готовые биться дальше. Мы слушаем о невзгодах, и если рассказ завершается счастьем, то ему дарится всего несколько слов. Они полюбили и стали жить. Он нашел ее и возрадовался. Она… она тоже… Так живем мы, слушая длинные песни смерти, постоянно. Длинные — смерти.
— Наш мир таков, Хаи, мы живем на границе света и темноты.
— Да. Я знаю.
— И если мы смотрели в глаза темноте, мы посмотрим и в глаза свету.
Он улыбнулся, перекашивая иссеченное шрамами лицо. Легонько встряхнул ее руку.
— Поехали?
— Ты не боишься, что свет заберет нас, люб мой? Что мы не готовы? Я много совершала темного в этой жизни. Я не ты, ты добрый и всегда был светлым, мой любимый.
Он отпустил ее руку, пораженный. Засмеялся, чувствуя, как к лицу кидается жаркая кровь изнутри. Узкое лицо Онторо проплыло в дрожащем воздухе, блеснули глаза, полные сладости. Взвизгнула разорванная пополам огромная дикая кошка. Хрипя, свалился к ногам демона Иму умирающий лев, опьяняя резким запахом свежей крови.
— Хаи! Я человек и я слаб. Ты стоишь тут, казнишь себя без жалости, думаешь о себе всякие глупые вещи, но еще глупее думать, что кто-то рядом лучше тебя!
— Ты лучше.
— Мы оба живые, Хаи. Нам может на что-то не достать сил. Но важнее, какой выбор мы стараемся делать. Куда мы стремимся.
Она молча кивнула. Несильно встряхнула поводья и Цапля подняла голову от травы. Пошла вверх, а рядом спокойно шел огромный черный Брат, и колени Нубы блестели поверх черных боков.
Небо распахивалось, стекая с бесцветной высоты на заросший травой гребень. Сухая трава, исходя щекочущим запахом, зашуршала под копытами, когда двое поднялись на холм и увидели то, что прятала степь в огромной плоской низине, за которой шумело невидимое море, спрятанное второй грядой.
Низина поросла толстотравкой, что красными языками всползала на гребень, стебли лопались под копытами, разбрызгивая капельки сока, похожего на жидкую кровь. И в самой середине травяного ложа покоилось небольшое озеро, удивительного перламутрового цвета. Будто кто-то огромный, раскрывая невидимую ладонь, уронил в степь прекрасную раковину с нежным нутром, в переливах голубого, розового и нежно-белого.
Зеркало света лежало, строгое и нежное одновременно, будто глаз неведомого древнего бога, того, что был раньше эллинских богов и раньше египетских, раньше упрямого молодого Беслаи, и паучих Арахны, ткущих золото и серебро лучей.
Нуба молчал, не отрывая от светлого глаза своего — человеческого, подернутого от напряжения слезой.
— Ты видишь его? — Хаидэ шептала, словно от громкого голоса глаз мог закрыться.
Нуба кивнул. И она вздохнула с облегчением и радостью. Тронула пятками бока Цапли.
Двое поехали вниз, не отводя глаз от перламутровой раковины в оправе бледно-красной меди травы.