Брехня! Никакая она не подельница. А как только в какую-нибудь деревню зайдут, она сразу в приоратку пойдет, и пусть рыжий что хочет делает. Пусть хоть лупит на глазах у толпы, хоть ножом угрожает — все равно пойдет. Отцу поклониться — святое дело!
Но покамест светило ей хлюпать по болотам, да жаться к нему ночью, кутаясь в шерстяной плащ. Не так уже и противно было... он большой, теплый и сильный. Ей даже отчего-то спокойнее становилось, когда приходила ночь и пора было укладываться на ночлег, и снова спина к груди, грудь к спине. Иногда, когда сон не шел, она разговаривала с месяцем. Как мол так выходит, месяц месячишко? Почему глаза видели, уши слышали, руки чувствовали — кровь тятькина, мамкины крики, как холодел под пальцами Нейка, точно морозы вдарили... А нутро не верит. Нутро свое говорит. Не злодей он. Всему причина есть. Только вот умом она причину не находила, а снова спрашивать пока боялась. Решила, что потом. Когда у него настроение заладится, может браги снова хлебнет... тогда и спросит.
Она уже знает, ежели настроения у рыжего нет, то лучше вообще всю дорогу молчать. Но иногда Норе становилось совсем скучно, и она все-таки спрашивала.
— Ты вот говорил, что домой хочешь.
— Ну.
— Ещё говорил, что тебя там не ждут...
— Ну?
— А почему не ждут?
Северянин вздыхал удрученно — смирился, видно, понял, что не отстанет.
— Ну вот так вот бывает. Не все щенки в семье желанными рождаются.
Нора охнула, забежала вперед.
— Ого! Это как так? Ужель мать твоя не знала, что от мужиков детишки бывают?
Северянин расхохотался.
— Знала. Но отец мой был из тех, кому бабы не отказывают. Вот и моя мать не смогла.
— Что ж ты, значит, в отца насильником уродился? — осклабилась Нора.
— Ой да кто ж тебя насиловал, поплачь тут ещё, — отмахнулся рыжий. — Так стонала, что весь лес небось слышал.
— Ах ты!..
Нора возмущенно отвернулась, покраснела и больше ничего у него не спрашивала. Понравилось ей, как же! Понравится кому такое! Да даже если понравилось, она все равно ведь не хотела! Она ведь просила, чтоб не трогал! Плакала даже! Понравилось, ишь ты, придумал...
Так они и шли вдоль Маслички, как прокаженные, обходили стороной деревушки. Из-за деревьев как потянет дымком, как защекочут слух отдаленные голоса, так Нора глядит на рыжего жалобно — ну может сейчас уже? Далеко же ушли от Выселок... Северянин рыкнет на нее и все. Нельзя, мол. Окончен разговор.
На третий день хоженый берег кончился, пошли болота и непроходимые заросли, пришлось им подняться к дороге. Это был не большак — узенькая тропка, аккурат, чтоб телега с товаром проходила. Ее местные торгаши придумали, чтобы на большак не соваться, на конвой-то из охраны у мелких купчишек лишних монет не было. Тут и тятька ее ходил, когда в прибрежных деревушках спрос был хороший на шкуры да кости. В общем дорога была почти не опасная — разбойникам тут и поживиться-то нечем было, да и королевские патрули тут не сновали, вот и ходили себе туда-сюда маленькие купеческие возки. Один такой они повстречали на четвертый день. Отец с дочкой. Мужик уже седой, девчонка с виду показалась Норе старше ее — широкобедрая, грудастая, щеки красные, губы пухлые, и косы… ах косы какие, русые, с кулак толщиной. Нора сразу себя щепкой лысой почувствовала.
— Тять, глянь какие идут, — и голос у нее был звонкий, как у девочки. Она сидела в полупустой телеге и болтала босыми ногами. — Уставшие такие, давай возьмем. Эй, ребятушки, куда идете?
Северянин хмуро посмотрел на Нору, та поняла и прикрыла рот.
— До ближайшей деревни, милая девушка, — приветливо отозвался он. — Спасибо, мы уж так дойдем, зачем вам клячу мучить.
— Залезай, мужик, кляча хоть старая, но идет хорошо, — старик-возница махнул рукой. — Айна, шмотье прибери.
Повозка встала, девчонка вскочила, сгребла поклажу в один угол, а потом, хохоча, неуклюже путникам поклонилась.
— Прошу пожалуйста в карету, господа!
Северянин залез первым, а потом притянул за руку Нору. Телегу шатало, как пьяную, девка беспрестанно смеялась и ойкала, но каким-то чудом умудрялась не упасть. Когда они наконец расселись, телега тронулась.
Девка бесстыже разглядывала их во все глаза, отчего Норе совсем не по себе стало. И чего она пялится?.. Ну поношение башмаки, ну и что... и сама не царевна, вон, вообще босая...
— Ой, — пискнула девчонка, глядя на их поклажу, — это у вас что же, всамделишный палаш?!
Северянин меч свой сапогом под мешковину толкнул и улыбнулся — ну простак простаком.
— А как же, госпожа моя, я же с войны недавно вернулся, нам там не всамделишных не выдают.
— Так ты солдат! — восхищенно охнула Айна, и сразу вдруг приосанилась. — С северянами дрался?