— Вам не мешало бы умыться с дороги, миледи, — сказала она, поймав на себе вопросительные взгляды.
Верно, это было бы очень кстати.
— Как он тебе? — Лира склонилась к ведьме, говорила тихо, чтобы не слышала Сорка, хлопочущая в другом конце огромной комнаты. — Скажи с честностью.
— Ну-у, — загадочно протянула Альма. Закончив со шнуровкой, она выпрямилась. — Он похож на медведя. И по всем чертам попадает под пророчество Древних. А ещё, кажется, он любит разогреть себе кровь.
— Разогреть кровь?
— Приложиться к чаше.
— К чаше… Ах! Вот, про что ты… Кхм…
Одна из мужских бед. Кто-то страсть как любит поесть, так, что обретает в последствии округлые формы, будто у рожениц. Кто-то, как лорд Оронца, ни дня не может прожить без хорошего табака с юга. А кто-то — без фляги с горячительным.
— И почему они такие? — Лира вздохнула. — Мужчины? Почему они потворствуют своим слабостям?
Альма бросила на неё быстрый взгляд в зеркало, спуская платье с плеч.
— Если тебе больно и одиноко, ты можешь поплакать у меня на плече или приголубить Малинку. Можешь закатить скандал прислуге, если у тебя дурное настроение, или выгнать из покоев любимую кошку. Мужчины же переживают подобное в постели со шлюхой, в обнимку с бутылью или потягивая вечерами трубочку. Я знавала женщин, что таскали в постель любого, от принца до конюха, что выпивали больше, чем иной портовый мужик. В этом мире нет святых, чего бы там не говорил ваш единый Отец. У каждого свой грех.
Интересно, какой грех у Биро?
Потом Сорка помогла Лире умыться, и собиралась заняться её волосами. Леди Оронца хотела было возразить, пускай, мол, её причёской озаботится Альма, но ведьма словно бы опять прочла её мысли, слегка качнула головой и кивнула на женщину. Лира сразу все поняла. Правильно, нужно уделить внимание и Сорке, нельзя чтобы она думала, будто не нужна ей. Ещё в пути они с Альмой обсудили опасения Лиры о том, что ее бывшая кормилица, возможно, шпионит на Алессу. Ведьма сказала, что это стоит проверить, а если оно так и есть, то тем более нужно держать Сорку поближе, чтобы та вдруг чего не заподозрила.
Лира села против большого зеркала, обрамленного в резное красное дерево — с виду очень старое, изъеденное временем, протертое слугами при уборке и ещё бог весть что пережившее. Было страшно, что зеркало вот-вот рухнет прямо на неё, стоит только случайно задеть его чем-то, но Лира понимала, что это всего лишь ее тревога. С чего бы в самом деле зеркалу падать, да ещё и на неё? С чего бы в самом деле кому-то его толкать?
Когда Сорка встала за её спиной, вооружённая гребнем, ведьма, нагруженная умывальной утварью, скрылась за дверью. Они остались наедине. Кормилица орудовала гребнем умеючи, ни разу не потянула случайный волосок, ни разу не дёрнула слишком сильно, справлялась с кудрями, будто делала это всю жизнь. Впрочем, так оно и было, именно Сорка всегда занималась её нарядами и волосами, заменила ей мать, которую Лира и не знала, заменила ей сестру, которая была занята свадьбой и рождением детей, даже в чем-то заменила отца, когда помогала ей перебороть страх перед лошадьми.
Плавные движения рук кормилицы, мерное покачивание гребня в отражении старого зеркала, тишина — все это окунуло Лиру в детские воспоминания. У неё было хорошее детство. Иногда одинокое, она могла месяцами не видеться с родными, а семью ей заменяли слуги, иногда печальное, когда её хорошенькая Клубничка отправилась к Отцу. Случалось всякое. Ничего необычного. И все же… интересно, почему Древние выбрали именно её?..
— Миледи…
Лира резко распахнула глаза. Сорка из отражения глядела на неё внимательно и тревожно.
— Что такое?
— Это ваша ведьма…
— О боги! Не начинай.
— Нет… пожалуйста. Дайте сказать. Дайте предостеречь вас. Я только словечко скажу, а дальше вам решать и думать.
Лира смерила кормилицу хмурым взглядом, но кивнула.
— Ладно. Что ты хочешь сказать?
Сорка тут же опустилась перед нею, крепко сжала её ладони и так проникновенно заглянула в глаза, что сердце сжалось бы даже у самого Хозяина Холмов.
— Я не люблю её, это правда. Я никогда не смогу её полюбить, хоть и знаю, как она вам дорога, моя девочка. Знайте, прошу, знайте, верьте мне, моё сердце — вам! Скажу только то, что знаю и что на сердце лежит и давит. Не верю я ей. Не верю. Глаза у неё злые, очень злые, хоть и кажется она спокойною. Но там зверь сидит, ей-ей, зверь! Не знаю, что этому зверю от вас нужно, не знаю в какую ересь она заставила вас поверить, и очень, очень боюсь за вас! Не потому, что верую только в Отца и другого не признаю, хоть так оно и есть. Нет, не потому. Боюсь, что путь, по которому она вас ведёт, сгубит вас, однажды сгубит страшною смертью или ещё чем похуже. Вы… вы мне не верите, но сами к себе прислушайтесь да к ней приглядитесь. Подумайте над каждым её словом, каждое на зубок проверьте, нельзя так слепо доверять людям, особливо с юга, они там другие и мысли у них другие и помыслы. А ещё… ещё напоследок скажу… не знаю, о чем они там говорили… но видела… видела этими вот глазами! Видела, как она два раза посреди ночи, аккурат как затихал весь лагерь, тенью прокрадывалась к гвардейцу королевскому. К Биро, миледи. Вот. Всё, что сказать хотела. А вы уж думайте сами.