Альма заглянула ему за спину, и Лира, зажмурившись, прижалась к Биро, чувствуя запах несвежей одежды и пота.
— Еще нет. Она пока не хочет. Нужно время.
Ведьма цокнула языком. Валирейн почти видела, как она закатывает глаза, снова уперев руки в боки.
— Один северный варвар с нею как с хрупкой статуэткой, даже к ручке не приложится без спросу, другой северный варвар слово боится сказать, лишь бы белокурая радость лишний раз не уронила слезу. Почему, когда я была нежной девушкой, ни один мужик меня не щадил? — Ведьма театрально фыркнула, а потом произнесла уже серьезнее: — Заводи ее в телегу. Мы трогаемся.
***
Следующие долгие несколько дней они шли по каменистой дороге к горам, где путь обещал быть еще труднее. Лежак на дне повозки был тонким, после сна на нем болели все кости, а еще и сама телега подпрыгивала на камнях, не давая крепко уснуть. Но Биро всегда был рядом, обнимал одной рукой, лежа сзади, спина к груди. Так было теплее и лучше. Иногда к ним приходил сир Галлир. Он ложился рядом с медведем и почти тут же засыпал, громко храпя. Разок Лира не выдержала и лягнула его ногой в пятку. Мужчина тут же переставал храпеть, и после леди уже делала это без стеснения.
А иногда приходила и Альма. Ведьма была такой тихой, что Лира не всегда просыпалась, когда та отодвигала край настила и прокрадывалась внутрь. Она неизменно ложилась рядом с лордом, укладывая голову ему на грудь, так и засыпала.
Телега останавливалась лишь на несколько раз в день, чтобы покормить лошадей и дать им отдохнуть. Пока ели лошади, ели и люди. Изредка повозка тормозила, когда кому-то нужно было по нужде, чаще женщинам. Сир Галлир иногда справлял потребности не сходя с телеги, только края настила отодвинув, да развязав штаны. Биро тоже так делал. После нескольких раз Валирейн в конце концов даже перестала краснеть. Сама же она ела всегда мало, потому и по нужде хотелось редко. Чаще всего на остановках она вместе с Биро кормила лошадей. Поглаживая холку серой девочки, леди воображала, что это ее Малинка, веселая, резвая, всегда ей рада. Вторым в упряжке был гнедой мерин, уже в годах. Он ел без аппетита, был не слишком общителен, но никогда не упрямился. Имен у лошадок не было, поэтому леди назвала их сама — Мышка и Листок.
Она редко когда оставалась одна, стараясь везде быть с гвардейцем. Они много говорили, но о совершенно разных вещах, почти никак не связанных с их дорогой, попутчиками и прошлым. Биро рассказывал ей о своей жизни на севере и о годах, проведенных на войне. Но об этом Лира попросила его сама.
— Я был самым младшим из всего выводка конунга, рожденный его третьей женой. Моя мать тогда была моложе, чем ты сейчас. Она меня сильно любила. Надеюсь, и сейчас любит, если выжила…
— Как давно ты с нею не виделся?
— С тех пор как ушел с островов в шестнадцать лет.
— А почему ты ушел?
Гвардеец посмурнел, и продолжил, не глядя на Лиру, проверять упряжь Листка — очень уж старичок бухтел, когда Галлир вынуждал их лошадей идти быстро. Все знали, что без лошадей далеко им не убежать, потому гвардейцу было поручено проверить, что с конем не так. Он полагал, что дело может быть в упряжке. Лира же думала, что старый конь просто пытается так привлечь к себе внимание.
— Это долгая история. И она… связана с медведем.
— С… лордом Дормондом… Который твой брат… Бриган, бастард конунга.
Гвардеец замер, настороженно посмотрев на леди.
— Ты уверенна? — Лира кивнула, и Биро продолжил. — Ладно. Мне было шестнадцать. Братья уже тогда воевали. В то время я еще не знал, что нас стравила Корона. Знал только, что началась борьба за трон, который конунг обещал не тому. Слишком много у него было жен, слишком много сыновей. И не все были готовы мириться с последним словом отца. Я... тожебыл тогда самым ярым гордецом. И Корона этим воспользовалась. Умело, хитро.
Биро потянул за один ремешок, приподнял узду, выправил другой, а потом хорошенько все затянул. В конце концов Листок фыркнул, ухнул, пошевелил ноздрями и успокоился.
— Ну вот и все. Должно стать получше. Так вот, — гвардеец снова обратил внимание на Лиру. — Мне было шестнадцать. У старших братьев уже была своя дружина, у кого-то даже не одна. И я завел свою. Собрал всех щенков, десятых, двадцатых сыновей со всех семей Севера. У меня была своя свора, потому что дружиной никто ее назвать не мог. Но меня стали уважать. Я не встал на сторону ни одного из братьев в их борьбе за место главного наследника. Я сам стал бороться наравне со всеми. Удивляюсь, почему братья не перебили нас, видимо оставили на потом.