— Хорошо ты карты понимаешь, гляжу, вовсе и не простая деревенская дурочка.
Хайноре фыркнула, играясь травинкой с быстроногой речкой.
— Тятюшка давно хотел скопить монет и перебраться ближе к большому городу. Он потому меня замуж выдавать не торопился, говорил, что я умная, надо меня в Академию. А Нейку в гвардию, он иногда такой несносный был, драчливый жутко, хваткий, как рысь, дисциплины ему не хватало, тятька говорил, что в армии, мол, его научат. С северянами драться хотел…
Рыжий ничего не ответил, и стало почти совсем тихо, разве что птицы горланили и журчала Масличка.
Порешили идти к ученому городу, Оринтару, названному в честь прадеда нынешнего короля из рода Энлидорнов. Порешили особенно по большаку не идти, там и люди лихие нередкое дело, да и патрули королевские, и еще не знаешь что хуже. Пошли вдоль Маслички то спускаясь к берегу, чтобы получше путь видеть, то брели по лесу, когда берег попадался не хоженый, заболоченный или заросший. Рыжий лис по-прежнему лишний след боялся оставить. Оно и правильно, конечно, когда хоронишься, да только от всех этих колдобин, веток, буреломов у Норы совсем износилось платье, и башмаки хлюпали, а погода шла к осени. Она плакалась, жалилась северянину, давай мол хоть в город какой-нибудь зайдем, хоть на секундочку, хоть монетку одну на новое платьишко потратить. А тот отмахивался, потерпи, мол, не здесь, Гаварову тушу наверняка уже нашли, а хвостик с хвостиком связать не трудно, и значит их уже ищут, и значит в близких Выселкам деревнях уже знают. Нельзя им выходить сейчас, не здесь.
Нора повздыхала печально, глядя как пальцы из дырки в башмаках выглядывают, а потом вспомнила вдруг, что давно Отцу за родителей не молилась, а уж за то, что они с добрым Гаваром сделали… Но не она же! Это рыжий его того, кокнул… Только почему она себя и в самом деле подельницей чувствует?..
Брехня! Никакая она не подельница. А как только в какую-нибудь деревню зайдут, она сразу в храм пойдет, и пусть рыжий что хочет делает. Пусть хоть лупит на глазах у толпы, хоть ножом угрожает — все равно пойдет. Отцу поклониться — святое дело!
Но покамест светило ей хлюпать по болотам, да жаться к нему ночью, кутаясь в шерстяной плащ. Не так уже и противно было… он большой, теплый и сильный. Ей даже отчего-то спокойнее становилось, когда приходила ночь и пора было укладываться на ночлег, и снова спина к груди, грудь к спине. Иногда, когда сон не шел, она разговаривала с месяцем. Как мол так выходит, месяц месячишко? Почему глаза видели, уши слышали, руки чувствовали — как отца ее убивал, как матушка кричала, как холодел под пальцами Нейка, точно морозы вдарили… А нутро не верит. Нутро свое говорит. Не злодей он. Всему причина есть. Только вот умом она причину не находила, а снова спрашивать пока боялась. Решила, что потом. Когда у него настроение хорошее заладится, может браги снова хлебнет… тогда и спросит.
Она уже знает, ежели настроения у рыжего нет, то лучше вообще всю дорогу молчать. Но иногда Норе становилось совсем скучно и она все-таки спрашивала.
— Ты вот говорил, что домой хочешь.
— Ну.
— Ещё говорил, что тебя там не ждут…
— Ну?
— А почему не ждут?
Северянин вздыхал удрученно — смирился, видно, понял, что не отстанет.
— Ну вот так вот бывает. Не все щенки желанными рождаются.
Нора охнула, забежала вперед.
— Ого! Это как так? Ужель мать твоя не знала что от мужиков детишки бывают?
Северянин расхохотался.
— Знала. Но отец мой был из тех, кому бабы не отказывают. Вот и моя мать не смогла.
— Что ж ты, значит, в отца насильником уродился? — осклабилась Нора.
— Ой да кто ж тебя насиловал, поплачь тут ещё, — отмахнулся рыжий. — Так стонала, что весь лес небось слышал.
— Ах ты!..
Нора возмущенно отвернулась, покраснела и больше ничего у него не спрашивала. Понравилось ей, как же! Понравится кому такое! Да даже если понравилось, она все равно ведь не хотела! Она ведь просила, чтоб не трогал! Плакала даже! Понравилось, ишь ты, придумал…
Так они и шли вдоль Маслички, как прокаженные обходили стороной деревушки. Из-за деревьев как потянет дымком, как защекочут слух отдаленные голоса, так Нора глядит на рыжего жалобно — ну может сейчас уже? Далеко же ушли от Выселок… Северянин рыкнет на нее и все. Нельзя, мол. Окончен разговор.
На третий день хоженый берег кончился, пошли болота и непроходимые заросли, пришлось им подняться к дороге. Это был не большак, купеческий тропка, узенькая, аккурат, чтоб телега с товаром проходила. Ее местные торгаши придумали, чтобы на большак не соваться, на конвой-то из охраны у мелких купчишек лишних монет не было. Тут и тятька ее ходил, когда в прибрежных деревушках спрос был хороший на шкуры да кости. В общем дорога была почти не опасная, уж королевские патрули тут не сновали, зато купеческие возки ходили только так. Одну такую они повстречали на четвертый день. Отец с дочкой. Мужик уже седой, девчонка с виду показалась Норе старше ее, широкобедрая, грудастая, щеки красные, губы пухлые, и косы, ах косы какие, русые, с кулак толщиной. Нора сразу себя щепкой лысой почувствовала.
— Тять, глянь какие идут, — и голос у нее был звонкий, как у девочки, и утробный, как у тетки. Она сидела в полупустой телеге и болтала босыми ногами. — Уставшие такие, давай возьмем. Эй, ребятушки, куда идете?
Северянин хмуро посмотрел на Нору, та поняла и прикрыла рот.
— До ближайшей деревни, милая девушка, — приветливо отозвался он. — Спасибо, мы уж так дойдем, зачем вам клячу мучить.
— Залезай, мужик, кляча хоть старая, но идёт хорошо, — старик-возница махнул рукой. — Айна, шмотье прибери.
Повозка встала, девчонка вскочила, сгребла поклажу в один угол, а потом хохоча неуклюже поклонилась им.
— Прошу пожалуйста в карету, господа!
Северянин залез первым, а потом притянул за руку Нору. Телегу шатало, как пьяную, девка беспрестанно смеялась и ойкала, но каким-то чудом умудрялась не упасть. Когда они наконец расселись, телега тронулась.
Девка бесстыже разглядывала их во все глаза, отчего Норе совсем не по себе стало. И чего она пялится?.. Ну поношение башмаки, ну и что… и сама не царевна, вон, вообще босая…
— Ой, — пискнула девчонка, глядя на их поклажу, — это у вас что же, всамделишный меч?!
Северянин его сапогом под мешковину толкнул и улыбнулся — ну простак простаком.
— А как же, госпожа моя, я же с войны недавно вернулся, нам там игрушечных не выдают.
— Так ты солдат! — восхищенно охнула Айна, и сразу вдруг приосанилась. — С северянами дрался?
— Именно так, именно так, с безбожниками.
Она одернула юбку своего цветастого платья, пряча голые пятки и принялась косу наглаживать, будто растрепалась та. А сама глазками сверкает, тьфу, противно!.. Нора круто отвернулась, глядя в сторону леса.
— А что это за девушка с тобою, солдатик?
— Сестра моя.
Чего?! Сестра теперь?! Ишь ты! Жена, сестра, а завтра кем буду? Пробабкой?! Она возмущенно посмотрела на рыжего, но тот и глазом не повел.
— А чего неразговорчивая такая?
— Характер дурной у нее.
— Сам ты дурной, — фыркнула Нора.
— Вот и я о чем.
Девка рассмеялась, отец на нее шикнул, мол не докучай людям, дай отдохнуть. Так он им выкроил пару минуток тишины.
— Слышишь, девочка, — шепнула Айна. — Хочешь я тебе свои башмаки отдам? Все равно не ношу, люблю босичком бегать, пока тепло позволяет, меня так мамка с детства приучила. Хочешь отдам? За так. А то уж на твои смотреть больно…
— Не смотри, — огрызнулась Нора, за что от северянина получила локтем в бок.
— Ну не дури, а. Кто от таких щедрых подарков отказывается? Сама всю дорогу ноешь, что идти тяжко. Бери пока предлагают.
— Я что побирушка тебе? Бр-р-ратец.
Рыжий так глянул на нее, так страшно глазами сделал, что Нора было испугалась по привычке, но быстренько опомнилась. Ничего он ей при всех не сделает!
— Глядите, какая госпожа. Бери, сказано. А с доброй девушкой мы как-нибудь рассчитаемся по-свойски.
Эта дура снова захихикала, и снова отец на нее шикнул.
Так у Норы появились новые башмаки. Тоже, конечно, ношеные, но зато без дырок и подошва не протертая. Только широковаты были, но это не беда… Даже как-то настроем потеплела, уже не фыркала Нора на нее, пока ехали и болтали. К вечеру свернули с дороги в лес, откушать, да прилечь до утра, делили харчи, у Айны с отцом хлеб был, мед и водица, северянин достал последнюю головку сыра, что им еще от Гавара осталось, пили, ели, разговоры говорили. Молчавший на дороге Айнов тятька на привале оказался чуть ли не болтливее дочки. И о том спрашивал и о сем, откуда мол путь держите, где родились, слыхали последние вести? а о том слыхали? вот такие дела!