— Ты-то друг, давай расскажи, что там на войне, ужель побили мы иродов?
Нора все глядела на северянина, все боялась, что тот ненароком сорвется, зарычит и выдаст их, но рыжий будто и вовсе позабыл кто такой. Или очень хорошо себя в руках держал.
— Да что тебе сказать, отец, — по свойски махнул рукой рыжий, заедая хлеб сыром. — Война поутихла, до поры до времени, нас вот, раненых, — он погладил себя по перевязанному боку, — домой отпустили, там же в лазаретах на всех не напасешься, а корона и так поиздержалась, сам понимаешь.
Старик важно кивал, стряхивая крошки с бороды, а дочка его увлеченно слушала и так же увлеченно трескала мед.
— Но ничего, будет наше время, корона велит, снова пойдем безбожие искоренять. Отец хранит.
— Отец хранит, — хором сказали все.
Вот дает… беззастенчиво врет, предает своих северных богов, Отец его видите ли хранит… И даже не запнулся ни разу. Даром что рыжий. Лис проклятый… И снова Нора задумалась, а сама бы как себя повела, ежели бы во вражеской стране оказалась? Солгала бы, чтоб спастись? Поклонилась бы другим богам, присягнуть бы другому королю?
— Эх, все в нашем короле хорошо, — снова начал старик, — Только вот на солдат наших казны не хватает, дороги небезопасные, патрулей бы побольше, а то кляча уже не так, чтоб по этим тропам колдобистым ходить… в общем все не слава Отцу, а однако ж новые храмы строятся тут и там, у Верховного Приората чуть ли не больше власти, чем у короля… — Он подался ближе к рыжему, тот кивнул, мол, слушаю, — Ты не подумай, я человек богобоязненный, кажную седьмицу хаживаю в храмы, перстни целую, все как положено, но сам понимаешь, когда такое было, чтоб Приорат строил золоченые храмы, пока страна голодает и воюет?.. Вот при отце нынешнего короля, да хранит Всесоздатель его душу, такого не было…
Северянин закивал.
— Не было, не было.
— Ну вот и я к чему. А сколько беженцев с севера идет? Деревеньки по ту сторону Маслички уже битком забиты, города закрывают на Большой ключ, пускают только по особому случаю, эвона как.
Северянин жевал, слушал и, видно было, призадумался. И Нора тоже… как им теперь в город попасть? Не пустят же…
Ночью она проснулась оттого, что в спину задуло, а старик с другой стороны костра храпит, точно медведь рычит. И чего так дует? Нора протянула руку за спину, оправила шерстяной плащ, заткнула под бок, и снова улеглась. А потом как вскочит, что ужаленная! Рыжий! Рыжий пропал! Волки унесли! Схватили его королевские гвардейцы! В темницу тащат! Ох ох ох! Погодите-ка… дак если б схватили, то и ее тоже… или уж всяко проснулись они, услышали… А девка где? Айна? Куда делись?..
Нора прислушалась и вдруг похолодела телом, будто её колодезной водой с головы до пят по зиме облили. А потом резко в жар бросило, жуткий жар, что волосы на всем теле зашевелились, а под кожей будто сам огонь потек, и сердце заходилось боем.
Смех. Смех услышала. Там, в лесу. Недалеко, за деревьями.
И пошла. Не хотела, а пошла, ноги сами повели, ноги в новых башмаках.
Идут себе, ступают но траве, обходят ветки, хорошие башмаки, мягкие, как рысьи лапы. А голоса ближе и ближе, будто навстречу идут.
Шаг, еще, вон за деревьями что-то…
Северянин приходовал ее сзади, задрав подол цветастого платья. Держал руками за крутые бедра, охаживал по мясистому заду, порыкивал азартно, а она хихикает, похрюкивает, постанывает.
— Ой какой ты хороший, какой ты сильный, какой, какой, а… ой, ой, ой… возьмешь меня замуж, солдатик? Так замуж хочу… ну возьми, солдатик… — Он ее за волосы хвать, да как дернет, а та вскрикнет, сильнее щекой к осине прижимаясь, хохочет. — Жестокий ты, не пойду за тебя… а-а-х, хорошо любишь…
Рыжий все трудится, трудится, с нахлестом, жарко, пылко, штаны вот-вот упадут на землю. Точно медведь медведицу кроет. А Нора смотрит, глаз оторвать не может. И хочется уйти, да ноги будто в землю вросли. Смотрит — колени дрожат, смотрит, а в руке нож…Откуда?
— Ой, ой, ой, она тут! Она! Сестра!
Северянин обернулся, замер.
— Сдурела что ли…
— Не сестра я ему, — говорит, голоса своего не узнавая, губ, что гнуться в ухмылке, не чувствуя. — А жена.
Зверица
Северянин смеялся как волк — хрипло, рычаще, лицо исполосованное тонкими царапинами сочилось кровью, а ему все равно смешно было, и глаза горели, как два потусторонних факела.
— А ты прямо как я. Зверица.
Нора сидела в траве, обессиленная и как будто оглушенная, сама не понимала, что наделала, что сказала, и как вообще тут оказалась, ведь спала недавно… Но вот уже сидит посреди леса, напротив рыжий, привалившись к дереву, тяжело дышит и развязывает перевязку на боку, которая опять почему-то закровила.
— Видишь? Это ты сделала, дикарка. Знала, как бить. Откуда столько ярости в тщедушной девке, а?
Нора снова ощутила приток злости, будто речка, вышедшая из берегов, затопила целую деревню.
— Почему ты назвал меня сестрой? — Почему она чувствовала, будто ее предали?
Северянин цокнул языком и криво усмехнулся.
— Мы с тобой в Выселках мужем и женой представились, черт знает, откуда идут эти двое, может уже слышали что-то о нас, а так хоть пол пути на телеге бы проехали… Кто ж знал, что ты такая ревнивица.
Нора хотела возмутиться привычно, но промолчала. Она и сама не знала, зачем так сделала и откуда нож достала… Она спрятала лицо в ладонях, думала, заплачет опять, но глаза были сухие, ни слезинки не выдали.
— Что со мной, почему я так…
Рыжий махнул рукой, вытирая повязкой кровь, покривился.
— Вы, бабы, вообще бесом придуманные, он вас и разберет. То рычите, кусаетесь и ненавидите, то ластитесь, что кошки.
— Ты же убивец… мамка, тятька, братик, ты же убил их…
Молчит. Опять. Нора отвернулась, глядя, как муравьишки перебегают старое поваленное дерево. У нее совсем не было сил, даже чтобы говорить, а уж уговаривать и подавно.
— Я того не хотел, — вдруг сказал северянин, и Нора тут же обернулась. Он тоже смотрел в сторону. — Нашло на меня. Очнулся, и чую — вокруг враги. И пелена красная перед глазами. Со мной такое только в бою раньше было.
— Значит… значит не нарочно?..
Северянин глянул на нее в упор, серьезно и жестко.
— Хочешь винить меня — вини. Оправдываться не стану, сам знаю, что виноват. Мести захочешь — пожалуйста, это честно. Я бы тоже мстил. Только голову мне не морочь. Реши сама, враг я тебе или нет, — он подбросил в руке нож, и протянул его Норе. — И либо закончи дело, либо неси этой твоей травы, которая раны заживляет и воняет как падаль.
Нора встала, подошла, глядя на него сверху вниз.
А потом взяла нож и ушла в лес.
Когда они вернулись к костру, телеги и след простыл. Сбежали. Ну хоть поклажу их оставили, видно побоялись, что двое безумцев их преследовать будут.
— Я ее… сильно… ну?..
— Мне больше досталось, — усмехнулся рыжий.
Нора фыркнула.
— Тебе будто понравилось.
Рыжий вдруг обнял ее рукой за шею, сжал, азартно смеясь.
— Люблю схватки с волчицами, — прорычал он. — Давно у меня хорошей драки не было. Ты, конечно, всего лишь баба, а не воин, но уж хоть что-то.
Нора взвизгнула возмущенно, вывернулась из-под его руки и легонько царапнула северянина за бок, злорадно усмехаясь, когда он с шипением отдернулся.
— Будешь знать как цепляться ко мне!
— Ах ты стерва… Ну смотри, паршивка. Ты мне всю забаву испортила, я с тебя потом возьму.
— Ну, попробуй, — Нора насмешливо фыркнула и спрятала нож за поясок.
Рыжий упер руки в боки и покачал головой, мол откуда что берется, но Нора и сама голову теряла от собственной дерзости. Решила — надоело ей дрожать. Хватит. Пусть все вокруг ее теперь боятся. Она вспомнила вдруг, как Айна с криками убегала от нее, вся растрепанная и жалкая, как она сама когда-то перед северянином, и улыбнулась. Больше не буду такой трусихой.