Хотя… нет. Для начала он собирался найти выброшенный клей и кайфануть до обеда.
Потом пожрать чего-нибудь, вроде хот-дога или шаурмы, а дальше видно будет. Долгосрочных планов Малой строить не любил, да и не умел.
Клей он нашел быстро. Окна съемной квартиры выходили на пустырь. Людей там можно было встретить редко, детвора предпочитала играть подальше от дома, на горе из бетонных плит и труб, поэтому источник кайфа спокойно лежал на земле, дожидаясь хозяина.
Подобрав свое добро, Малой осмотрелся, и двинулся в сторону плит, собираясь найти тихое местечко.
Он только устроился поудобнее в одной из труб, как услышал чьи-то голоса. Выглянул — к трубе приближалась компания подростков, чуть постарше Малого. Почти все с пивом, на вид — не многим лучше бомжей. Гопота, одним словом.
Макушку Малого заметили, хотя он, выглянув, сразу спрятался.
Подошли к трубе, обступили.
— Ты че тут делаешь? — спросил один из них, худощавый патлатый дрыщ.
— Ниче, — грубовато ответил Малой.
Одну руку он держал за спиной, пряча пакет с клеем.
— Че у тебя там?
— Ниче.
— Слышь, щегол, ты че так базаришь?
— Оставь его, — бросил самый здоровый из подростков. — Это нюхало, не видишь, кулек у него. Пошли.
— Пусть идет у кота под хвостом нюхает, — процедил дрыщ, но лезть в трубу не стал.
Они отошли в сторону, присели на плиты и закурили. Стали травить анекдоты, вспоминать о каких-то пьянках и о том, кто до какой степени напился.
Достав пакет, Малой сделал несколько подходов, а потом незаметно для себя задремал.
Его разбудил шум мотоциклетного двигателя, который, судя по звуку, с самого рождения обходился без глушителя. Малой, услышав треск и грохот, даже не сразу понял, в чем дело, и вскочил, больно ударившись головой о бетон.
Двигатель заглох, Малой осторожно выглянул из укрытия.
Мотоциклист оказался бородатым мужиком лет тридцати, в кожанке и с разрисованным шлемом, который он снял, прежде чем начать разговор.
Гопота притихла — судя по всему, мужик был у них в авторитете.
Он даже здороваться с ними не стал, а сразу перешел к делу, протянув старшему гопнику фотографию.
— Кто-нибудь этого видел?
Фотография прошла по рукам, все одинаково покачали голо вами.
— Тогда слушайте сюда, босота, и вникайте, — сказал мотоциклист. — Этот кекс не местный, залетный, сейчас в нашем городе.
Позавчера он спалился возле площади Карла Маркса, неподалеку от детдома. Его ищут серьезные, очень серьезные люди. Если поможете вычислить его, будете месяц бухать, не просыхая.
— А кто он? — спросил патлатый, рассматривая фото.
— Это не твое собачье дело. Твое дело — найти, где он прячется, позвонить мне и получить за это деньги.
— А сколько?
— Две штуки баксов. Если найдете сегодня, то еще накину штуку за оперативность, хотя я сомневаюсь, что вы, уроды, настолько фартовые.
Гопота оживилась — судя по их рожам, сумма была запредельная.
Две тысячи долларов… если с этими деньгами приехать в Сочи, думал Малой, то наверняка можно будет открыть пункт проката, и тогда ни о чем не думать, а просто каждый день получать деньги, которых хватит и на еду, и на всё остальное…
— Этот кекс может быть не один, — продолжил мотоциклист. — Есть вариант, что сюда он приехал с пацаном мелким, токси команом.
Малой вздрогнул, услышав эти слова. Но гопники про него даже не вспомнили, внимательно слушая то, что им говорил мотоциклист.
— Еще с ним может быть бикса. Молодая, симпотная. Из особых примет — глаза разного цвета. Но это вряд ли, если он здесь, то, скорее всего, один. Короче, дегенераты, ищите да обрящете. Фотку себе оставьте.
Мотоциклист завел двигатель, и уехал прочь, разбрасывая в разные стороны куски грязи. Гопота возбужденно переговаривалась, передавая друг другу фотографию, и строила версии, где и как лучше искать пацана.
Малой затаился в трубе и решил пока не вылезать, чтобы не попасть в поле зрения. Но о нем все же вспомнили.
Гопники обступили трубу, в которой сидел Малой. Здоровяк поднес к его лицу фотографию, с которой смотрело лицо Ника, правда, чуть моложе, чем сейчас.
— Слышь, нюхач, видел когда-нибудь этого пацика?
Малой мотнул головой.
— Точно? — недоверчиво спросил дрыщ.
— Да оставь его, — бросил здоровяк. — Пусть сидит, рак нанюхивает.