Поэтому Новак засунул подальше свою гордость и напоминал сейчас побитую собаку.
Почти так оно и было.
Собака просто ждала своего часа.
101000
Можно слушать рассказы тех, кто побывал здесь, можно смотреть редкие репортажи журналистов, пытающихся сделать на этом имя, — и все равно не узнать ничего.
Пока сам не побываешь здесь.
Райса. Уникальный не только для России — единственный в мире город-тюрьма. Огромная территория, муравейник с несколькими тысячами людей. Каждый пятый с пожизненным заключением. У каждого третьего за спиной не одно убийство. Автономный город, заповедник преступного мира с одним законом из двух слов: «Выживет сильнейший».
Почти полторы сотни бараков, четыре цеха — формовочный, сталелитейный, обрабатывающий и покрасочный, — соединенные между собой широкой лентой конвейера. Три пищеблока, каждый из которых мог вместить в себя не более трех сотен человек, так что там практически круглосуточно происходило движение.
Впрочем, круглосуточно движение происходило здесь везде — и в бараках, и в цехах, и на улице. Невзирая на погоду, люди работали, чтобы прокормить себя… и тех, кто рулил зоной.
А посредине этого человеческого муравейника — одноэтажное, с виду скромное, но, наверное, самое страшное здание Райсы.
Крематорий. Чуть ли не каждый день из его трубы вырывался сизый дым, напоминая жителям Райсы, какова цена их жизни здесь.
Старожилы до сих пор помнили «кровавую неделю», ознаменовавшую первые годы существования тюрьмы, — когда зэки подняли бунт, начавшийся из-за какой-то внутренней ссоры местных авторитетов. Обезумевшие, отчаявшиеся, разъяренные заключенные, вооружившись кто чем смог — обломками арматуры, заточками и другим примитивным оружием, — устроили настоящую бойню. Резня продолжалась несколько часов, пока внутрь не ворвались спецотряды корпорации, стреляя во всех, кто попадался у них на пути… Они буквально шли по трупам, усеявшим территорию Райсы, а сверху за происходящим невозмутимо наблюдали охранники тюрьмы и представители корпорации, прибывшие проконтролировать массовое убийство.
Бунтовщики, которые попытались поднять всю толпу против охраны, были расстреляны первыми. Люди в панике разбегались по баракам, бросая оружие.
Спецотрядам потребовалось около часа для того, чтобы навести порядок. А потом они просто ушли, оставив горы мертвых тел и реки крови.
В громкоговорителях прогремела фраза тогдашнего директора тюрьмы, ставшая второй заповедью Райсы:
— Трупы — это ваша проблема.
Целую неделю, прозванную с легкой руки одного из журналистов «кровавой», оставшиеся в живых собирали тела и жгли их в небольшом крематории, смывали кровь с бетонных площадок, вдыхая тошнотворный запах уже разлагающихся тел. Стояла июльская жара, люди задыхались — а с мостков за ними равнодушно наблюдали охранники.
После этого инцидента и разразился первый — он же последний — крупный скандал, когда родственники заключенных обратились в суд, а журналисты многих газет начали активную кампанию против корпорации. Была создана комиссия, заведено уголовное дело. Говорили, что Райсу закроют, многие влиятельные чиновники «Волхолланда» будут отданы под суд…
— Наивные идиоты, — сплюнул Маленький, заканчивая рассказ о «кровавой неделе». — Сначала корпорация заткнула рты всем борзым журналистам: кому-то пачкой денег, кому-то путевкой в психушку, кому-то пулей. Потом комиссия доложила, что в Райсе все нормально. Это надо было видеть. Политики, будучи акционерами корпорации, докладывают таким же политикам-акционерам о том, что расследование окончено и нарушений не обнаружено. Сняли с должности и перевели куда-то директора тюрьмы, на его место назначили другого, такого же… и все.
— А международный суд? — спросил Ворм.
— Ты знаешь, насколько силен «Волхолланд»? — спросил Маленький и, не дожидаясь слов Ворма, ответил сам: — Мамину маму!
Ворм не знал, что такое «мамину маму», но, судя по тону Маленького, это было гораздо больше, чем просто «круто».
— Думаешь, им эта тюрьма нужна из-за того, что мы здесь производим? — Маленький ткнул пальцем в окно барака, где виднелся корпус одного из цехов. — Им это в зад не тарахтело. Здесь на нас ставят эксперименты, начиная от наблюдений за нашей жизнью и кончая всякими опытами. Они вбивают в нас страх, вколачивают его нашими же руками. Им нужен этот беспредел, нужно, чтобы мы грызли друг другу глотки… И мы грызем, потому что по-другому не выжить.
— Долго тебе тут еще? — спросил Ворм.
— Восемь лет, — ответил Маленький. — Мне червонец дали, двушку отсидел… Знаешь, что я тебе скажу? Если я доживу до своего освобождения и выйду на свободу, я буду считать себя чертовски везучим человеком.
Они сидели в одном из бараков. Несколько десятков трехъярусных кроватей, деревянные полы, голые бетонные стены, по углам — обогреватели. В бараке, кроме них, были еще люди — кто-то спал, несколько человек играли в карты, вполголоса переговариваясь и изредка лениво переругиваясь.
У входа стояли три человека из тех, кто вместе с Маленьким встречал новичков. Один ловко вращал в пальцах длинную заточку, двое других наблюдали за ним и курили.
— Как там Джамба? — спросил Маленький.
— Нормально. — Ворм пожал плечами. — Мутит, темы делает, исполняет. Как обычно.
— Джамба — красава. — Маленький ухмыльнулся. — Единственный чернокожий в России, который реально в авторитете. Мы с ним вместе начинали. Помню, открыли выставку картин, мазню какую-то на стены понавешали, пиар нормальный замутили, разослали приглашения всякому бомонду… Джамба под шейха закосил, ходил, типа картины там скупал. Ну и бомонд тоже кинулся покупать. За два дня почти пол-лимона зелени чистыми с этих лохов наманикюренных подняли! Хотели повторить, а потом какая-то сука спалила, что мы эти картины сами рисовали, в жопу пьяные, на хате у одного нашего, Рубена…
Ворм улыбнулся.
В барак зашел полуголый мускулистый мужчина. Глянул на Ворма и Маленького, поздоровался со стоящими возле входа людьми и что-то негромко стал им рассказывать.
Тот, что крутил в руке заточку, прервал его и повернулся к Маленькому.
— Виталик! — окликнул он его. — Артем человека прислал, говорит, все готово.
— Сейчас, — отозвался Маленький и продолжил, снова обращаясь к Ворму: — Ладно, у меня еще дела. Ты иди во второй барак, он сразу вот за той столовкой, найдешь там Диму Шаляпина, скажешь, что от меня, он тебе все расскажет. Как рука?
— Да так. — Ворм пожал плечами.
— У нас здесь больнички нет, лекарства дают, но там в основном бутор один, — пояснил Маленький. — Если лепила будет нужен, найдешь меня. Да и вообще, если какие проблемы, сюда подходи, порешаем. Главное — не борзей, веди себя нормально. Все, давай, брат. Увидимся.
Ворм кивнул, поднялся с места. Вышел на улицу.
Паутина мостков, по которым прохаживаются охранники Райсы. Небо, затянутое серой пленкой туч, сквозь которые еле-еле пробивается солнечный свет.
Только сейчас он по-настоящему понял, что даже если тучи рассеются, если выглянет солнце, если на ночном небе среди звезд будет светить диск луны, все равно, все равно ничего не изменится. И смотреть на небо придется сквозь паутину мостков — зимой, летом, днем, ночью… всю оставшуюся жизнь.
Бывший «червяк» клана Dark Souls медленно направился ко второму бараку. Единственное, чего ему сейчас хотелось, — не думать. И не вспоминать. Ни о чем.
101001
Два месяца общения с псевдоразумом по имени Алиса все больше и больше убеждали Рината в том, что у него потихоньку начинает съезжать крыша. Вместо людей — пиксели на мониторе, вместо лиц — объектив видеокамеры, невероятная, непривычная и непонятная логика Алисы, к тому же изъясняющейся голосами знаменитых политиков, певцов, спортсменов, актеров. Нет, поначалу это, конечно, забавляло: когда на твои вопросы отвечает, как отчитывается, какой-нибудь рок-идол или президент России, возникает чувство собственной значимости и крутости. Правда, ненадолго. Потому что практически сразу приходит мысль о том, что с такой «крутостью» приходится сидеть в этой дыре, раз в неделю видеться с Рубеном…