Постепенно Артур устраивает в бывшей комнате Пикл кабинет. То есть это он называет комнату своим кабинетом, хотя Византа против.
Однажды ночью ему приходится отвлечься от работы.
— Привет. Что такое?
— Ты занят? — интересуется она.
— Ну, так. Что случилось?
— Я зайду попозже. Не хочу мешать.
— Да в чем же дело?
— Ни в чем. Я просто хотела поговорить.
— О чем? — Артур выключает настольную лампу. И сидит в темноте. В дверном проеме виден силуэт жены. — Об этом я не могу говорить.
— Я же не сказала о чем.
— На сегодня я закончил.
— Время, — продолжает она, — поджимает. Если мы планируем это.
— Я думаю, я сегодня достаточно сделал.
— Просто я уже немолодая. Так что…
— Нет, нет, — говорит он, вставая. — Я пас. Нет. Я не смогу. Я закончил. На сегодня все. — Он подходит к жене и берет ее за плечи. Она подается вперед, ожидая, что Артур ее обнимет. Но вместо этого он отодвигает ее в сторону и выходит из комнаты.
На следующий день умирает кубинец, уверявший, что ему было 126 лет. Его заявлениям никто не верит, но должна же газета напечатать что-то на девятой странице. Так что Артуру дают задание написать о нем восемьсот слов. Основную информацию он черпает из сводок информационных агентств и украшает некролог несколькими умными вставками от себя. Перечитав статью с десяток раз, он отправляет ее Клинту. «Послал тебе про лживого кубинца», — сообщает он боссу и перед выходом в последний раз проверяет почту. Приходит сообщение от племянницы Эрцбергер: Герда умерла.
Артур смотрит на часы, чтобы понять, есть ли еще время до дедлайна. Он звонит племяннице Эрцбергер, приносит ей соболезнования и задает пару обязательных вопросов: точное время смерти Герды, официальная причина, на какое число назначены похороны. Внеся поправки в ее некролог, он идет в кабинет к Клинту.
— Надо кое-что поменять на девятой странице.
— Уже не можем.
— Только что умерла австрийская писательница Герда Эрцбергер. У меня готов некролог.
— Ты с ума сошел? У нас на девятой этот сраный кубинец.
— Убери его и вставь Эрцбергер.
— Что значит «убери»? Кэтлин мне ничего не говорила.
— Кэтлин хотела публиковать некролог Эрцбергер.
Они оба кидаются именем Кэтлин, словно дротиками.
— He-а. Кэтлин хотела, чтобы мы опубликовали статью про стодвадцатишестилетнего кубинца. Она сказала это на послеобеденном совещании.
— А я хочу, чтобы ты напечатал про Эрцбергер. Полностью.
— Да кто вообще слышал про эту тупую австриячку? Слушай, дружище, я думаю, что этот твой шедевр мы вполне можем отложить до завтра.
— Кэтлин настаивала, чтобы, когда Эрцбергер умрет, мы сразу поместили об этом материал. Конечно, можно вставить строчку после некролога этого старого брехуна, и, быть может, она останется довольна. Но меня это не устроит. Это моя личная просьба, к Кэтлин это никакого отношения не имеет: к черту кубинца, печатай статью про Герду. И не вздумай ее урезать. Я хочу завтра увидеть свой текст целиком, а не кратенькую приписку о смерти Эрцбергер после некролога о кубинце. Ты меня понял?
Клинт улыбается.
— Приятель, я сделаю то, что должен сделать.
Этой ночью Артур спит плохо: он слишком взволнован. Когда приходит газета, он сразу же открывает девятую страницу. «Да! — восклицает он. — Клинт, дорогой, дорогой Клинт!» Как он и надеялся, Клинт убил статью об Эрцбергер, сжав ее жизнь до сотни слов, которые вставил после некролога старого кубинца. «Прекрасно», — говорит Артур.
Взяв себя в руки, он звонит из своего кабинета Кэтлин.
— Простите, что побеспокоил вас в такой ранний час, да еще и дома, но вы видели наши сегодняшние некрологи?
— Некрологи — во множественном числе? — Он слышит, как Кэтлин перелистывает страницы. Ее голос холодеет. — Почему мы дали всего лишь краткое резюме вашего некролога?
— Да, я сам не понимаю, почему его нельзя было придержать на день.
— Вы знали, что он выходит в таком виде?
— Ни малейшего понятия не имел. Только что сам увидел. Меня беспокоит… хотя меня, наверное, несколько вещей беспокоят. Во-первых, газета понесла такие расходы на мою командировку. Во-вторых, сколько я сам сил потратил, полетев к Герде еще раз. Особенно после всего того, что случилось у меня в семье. — Он закрывает ногой дверь кабинета, чтобы Византа ничего не услышала.