На общем режиме разрешено четыре длительных свидания и четыре коротких в год. На короткие ездил Егор Саныч, на длительные — мать. Когда Володя в третий раз отказался от проститутки, Егор Саныч заподозрил неладное и решил навести справки. Пошел к оперу-сослуживцу и попросил его разузнать про сына. Опер разузнал. Разузнать-то он разузнал, а как сказать, не знал. Отец — халулаец, сын — петух. Не укладывался такой позор в голове опера. Неделю трубку не брал. В отпуск даже думал уйти, но не ушел, потому что понимал: говорить все равно придется. Опер сидел в кабинете и смотрел в стену, когда к нему зашел Егор Саныч.
— Здорово, Коля.
— Саныч...
— Хули Саныч. Рассказывай за сына.
Опер отер лицо широкими ладонями и достал из сейфа бутылку водки и два стакана.
Саныч вскинулся:
— Это что за приготовления? Говори давай!
— Твой сын петух, Саныч. Блатной Зоба его пользует. Зобнин Константин Михайлович, тысяча девятьсот семьдесят шестого года рождения. Его вали, не меня.
Егор Саныч опустился на стул. Побледнел. Он ничего не говорил, но глаза медленно разгорались желтым огнем.
Опер испугался:
— Саныч, давай без этих ваших трансов. Я не душман. Я жить хочу.
Егор Саныч разлепил губы:
— Я тоже жить хочу. И как мне теперь с этим жить?
Опер отвел глаза.
— Давай я магнитолу украду, а ты со своими договоришься, чтоб меня на тридцать восьмую закрыли?
— Не пролезет, Саныч. Система так устроена, что близких родственников в одну колонию не сажают.
— Его весь срок там будут...
— Весь срок. В один конец билет, ничего не поделать. Даже перевод в другую колонию не поможет. По «сарафану» статус передадут и все.
— Что же делать?
Опер вздохнул и разлил водку. По полстакана. Выпили. Закурили.
— Ничего не делать, Саныч. Ждать освобождения. Два отсижено. Еще полгода отсидит, вытащим по УДО.
— А Зоба этот...
— Через год выйдет. Он блатной, ему УДО заказано.
— Ладно. Вытаскивай его, Коля. За мной не заржавеет. А я кумекать пойду.
— Не наследи только.
— Да уж не наслежу.
Дома Егор Саныч сел в кресло, закурил и задумался. На следующий день он уехал в лес, срубил две черемухи и вереск и приехал в гараж. Черемуху он пустил на «рога», а из вереска сделал основу. Очистил заготовки от коры и высушил. Потом обрезал по нужной длине, чтобы составной лук вышел не больше полутора метров. Склеил три части («рога» и основу) специальным клеем. Получилась кибить. Кибить Егор Саныч опустил в животный жир, потому что без такой пропитки лук хрястнет. Жиром он запасался на охоте, и в гаражной яме имелся запас. Изготовив кибить, Егор Саныч взялся за тетиву. Сначала думал сделать ее из сыромятной кожи, но в итоге сделал из пучка натуральных шелковых нитей. За стрелами Егор Саныч поехал под Ныроб, потому что там растет хороший ясень. На мелкого зверька сгодятся и березовые стрелы, но Егор Саныч собирался на хищника крупного, а на крупного только ясень или дуб годятся. Вообще, халулаец вполне сознательно выбрал лук. Для него он был инструментом священным, истинно своим, и Егор Саныч считал, что убивать человека, растоптавшего его сына, надо именно из лука. После недели кропотливых усилий, подгонок, шлифовок и пристрелок боевой лук был готов. Оставалось ждать, а ждать Егор Саныч умел.
Опер сдержал обещание. В сентябре 2007 года Володя вышел на волю. У ворот его встретили отец и мать. Отец вглядывался в сына, пытаясь рассмотреть следы слома, но следов этих не замечал. Володя был счастлив видеть родителей, счастлив погожему деньку, счастлив свободе и зимнему салату под рюмашку коньяка. Отец не собирался говорить сыну, что знает о его петушиной жизни. Он собирался всадить стрелу в глаз блатному Зобе, когда тот выйдет из ворот колонии, и забыть весь этот позор как страшный сон.
После освобождения Володя немного побыл дома, а потом устроился экспедитором в «Нестле». То есть сначала его никуда не брали, но отец позвонил друзьям, и его взяли в «Нестле». Целых полгода отец украдкой наблюдал за сыном. Ему казалось странным, что сын не хочет облегчить душу, рассказать о своем горе, попросить прощения. А еще халулайцу казалось странным, что за эти полгода сын так и не привел домой девушку.
В начале марта 2008 года ему позвонил опер и назвал дату и время освобождения Зобнина. Пятого марта Егор Саныч встал рано утром, не позавтракал и ушел в гараж. В гараже он поменял номера на машине, положил лук и три стрелы на заднее сиденье, выкурил сигарету и поехал в Березники. Напротив колонии тянулся пустырь, а за ним шло редколесье. Егор Саныч давно выбрал позицию и теперь встал за толстой березой в полный рост. Набросил тетиву. Наложил стрелу. Металлический наконечник тускло блеснул на солнце. Пахло лежалой травой. До колонии было сто метров. Опер показал Егору Санычу пару фотографий Зобнина, и он не сомневался, что узнает это животное даже в толпе. Правда, никакой толпы быть не должно, потому что на волю отпускают по одному.