— Похоронили ее где?
— А, где всегда.
— Мне сказали, что камнями и снегом забросали.
Вареный молча топтался на месте.
— Значит так. Под трибунал пойдешь, это я тебе обещаю. А пока…
Оглядевшись, Кадиев выключил радиоприемник, из которого доносилась английская речь, накинул на плечи камуфляжную куртку и приказал Вареному взять стоявшую слева от входа лопату. Вид замайюртовца говорил о том, что он на грани срыва. Но требованию Вареный подчинился. Вместе они вышли на мороз, поднялись из окопа на заснеженную тропу. Кадиев шагал впереди. Вареный недовольно плелся следом, не переставая озираться по сторонам. Над лесом едва заметно порошило. Сквозь макушки деревьев светил месяц, окаймленный ровным ореолом. Влажный холод обжигал щеки.
Через сотню метров после блиндажей Кадиев показал в темноту, в сторону светлеющего сугроба, за которым начинался спуск к водостоку и темнела протоптанная в снегу дорожка. Сквозь ночную темень со дна оврага доносился шум воды, ручей всё еще не замерз.
Вареный помешкал, но опять подчинился. И с презрительной миной на лице он пошел в указанном направлении.
Через несколько минут перед чернеющим впереди пролеском Кадиев остановился:
— Так где засыпали?
— А вон там, справа… Не видно, снегом завалило.
— Иди копай! Похорони как следует, — приказал Кадиев.
— Слушай, командир… Да пошел ты знаешь куда! — вспыхнул Вареный. — Не буду я копать!
— Пристрелю за невыполнение приказа, — пригрозил Кадиев.
Вареный сорвал с плеча автомат.
Но Кадиев уже выхватил из-за пояса пистолет Макарова. Едва замайюртовец успел передернуть затвор, как пистолет Кадиева дважды изрыгнул пламя…
На выстрелы сбежался весь лагерь. С автоматами наперевес несколько десятков боевиков обступили труп Вареного и разглядывал пулевые отверстия во лбу и в щеке. Под ногами мерцал забрызганный кровью снег. Объяснений от командира не ждали. Ситуация — яснее ясного. В напряженной атмосфере уже витал вопрос о кровной мести.
Кадиев держался уверенно. Заткнув пистолет за пояс, он холодно объяснил, что пытался обсудить недавнюю историю с доставкой амуниции. И как только он, мол, затронул тему, Вареный схватился за автомат. Пришлось применить оружие. Историю о доставке слышали все: группа и в ее составе убитый, ездила за амуницией и на обратном пути попала под огонь спецназовцев, в результате погибли все, кроме Вареного…
С какой стати командиру вздумалось выяснять отношения ночью на краю оврага? Почему выстрел пришелся прямо в лоб? Скупые объяснения, на которые Кадиев расщедрился, прозвучали неубедительно. Но и особых эмоций вид окровавленной туши Вареного ни у кого не вызывал. Отпетый уголовник, в боях не отличавшийся ничем, кроме кровожадности, бить врага предпочитавший в упор и на рожон никогда не лезший, разве что в лагере, среди своих, — никто не питал к нему особых чувств. Убитого попросту боялись.
Кадиев приказал предать тело земле, заодно перезахоронить и труп женщины. Двое абреков из группы Умарова отправились выгонять на работу пленных. По лицам не торопившейся расходиться братии Кадиев понял, что своего добился. Уркачам был преподан наглядный урок.
Двое взрослых и с ними подросток в дорогу отправились из Мескер-Юрта и уже вторые сутки покрывали километры пешком, огибая блокпосты, патрули и, где возможно, изъезженные участки дороги.
Старший из них, тридцатилетний Арби, по прописке числился в Грозном, хотя его чаще видели у родственников в Мескер-Юрте. Он давно поддерживал связи с теми, кто с января, после того как федеральные войска взяли под контроль городские районы, на время растворились в селах, а частично оттянулись в горы и отсиживались там в ожидании лучших времен. Арби Ахматова в горы звали свои дела, но на эту тему он обычно не распространялся. Дело осложнялось тем, что сам Арби понятия не имел, как добираться на новую базу, которую в начале зимы перенесли выше в горы. Связь зависла с декабря, с тех пор информации с гор не поступало.
Вместе с Арби в горы решил податься его брат Халид с намерением остаться там «до победного конца». В свою бытность таксистом в Грозненском Черноречье он подвернулся спецназовцам внутренних войск под горячую руку, загремел в комендатуру, поплатился за бесшабашность двумя сломанными ребрами и теперь был готов на всё, лишь бы не пережить подобное еще раз. К тому же и перебивался теперь без паспорта. Документы пришлось оставить при проверке на блокпосту, за ними просили прийти на следующий день, но так их и не вернули. Как жить без «основного документа»? Рано или поздно это обернулось бы каталажкой, «фильтром» и еще неизвестно чем.