Кадиев спросил о матери. Рассказ Доты не радовал. Мать, как и все на их улице, приторговывала бензином у дороги. Если бы не помощь Лечи, которую мать принимала скрепя сердце, так как осуждала всех воюющих, неизвестно, на что они жили бы. Больная мать по-прежнему не могла попасть к хорошим докторам. До больницы своим ходом теперь вообще не добраться. Общественный транспорт — редкость. Приходилось обращаться к соседям. Те всегда помогали, отвозили. В Ханкале, у военных, где ей удавалось летом проходить хоть какие-то лечебные процедуры, нужных врачей не осталось; в госпитале сократили прием гражданского населения. Ехать нужно было в Нальчик или во Владикавказ. Или еще в Ростов, как советовали, — там находился филиал медицинской академии. Но мать решила ждать до весны…
Кадиев слушал молча, не прерывая. От юноши скрывали всю серьезность заболевания его матери. Лимфогранулематоз, злокачественная опухоль средостения, развивался вроде бы медленно, и где-нибудь в Швейцарии жизнь ей могли бы продлить еще не на один год, но не в Чечне, не в военных условиях. Еще с лета Кадиев обещал жене покойного отца принять все меры для переправки ее и Доты за границу. Он планировал вывезти их в Турцию через Дагестан и уже оттуда в Швейцарию. Под Сионом, где осел родственник, для мальчика уже подыскали место в частном коллеже-интернате. Имевшихся у Лечи личных сбережений родным должно было хватить как минимум на год, а дальше будет видно. Однако договоренность о переправке в Турцию внезапно лопнула. Кадиев попытался организовать отъезд заново, но пока его усилия не давали нужного результата…
От московского источника поступали всё более странные сведения. Месяц назад соседи по лагерю встречались с людьми генерала Агромова, главой ФСК. Встреча состоялась в Панкийском ущелье, в Дуиси. В обмен на лояльное отношение к новым ставленникам федеральной власти, нараставшее неприятие которых привело наконец к единству в стане воюющих, «шахматисты» из контрразведки предлагали гарантии безопасности всему укрепрайону в горах — и тому лагерю, и этому. Суть сделки заключалась будто бы в следующем: «эмиры» нуждались в гарантиях, без которых акции по вербовке в предгорных селах новых партий молодежи были поставлены под вопрос; без минимальной свободы действий осуществить такое невозможно. Период затишья был также необходим в связи с ожидаемой партией оружия и денег, по сведениям — небывало крупной. Груз доставлялся морем в Грузию, а оттуда вьючным способом через Панкисию всё это добро предполагалось переправлять в укрепрайон.
Федералы со своей стороны нуждались в затишье для перегруппировки сил и как всегда рассчитывали на денежный откат. На этих условиях стороны якобы и ударили по рукам. Однако точных сведений о сроках перемирия Лече Англичанину получить не удалось. Поговаривали, что «мораторий» продержится до весны.
Все эти сведения выглядели донельзя правдоподобно, но чем-то всё же напоминали ширму, необходимую для прикрытия более серьезных действий, — данная мысль пришла Кадиеву в голову сразу же, как только ему стали известны подробности. Его мнение разделял и московский источник. Настораживал уже сам факт, что о доставке крупной партии оружия и казны знают все. Попахивало приманкой. Офицеры ФСК любили выдавать себя за коррупционеров, без колебаний вступали в меркантильные переговоры. На деле — стремились завязать контакты, чтобы через живую связь прощупывать (корова, и та мычит и просит, чтобы ее подоили…), кто чем дышит в стане противника. Это позволяло наперед просчитывать ходы. А когда в результате шантажа или подкупа цемент схватывался, «клиента» было уже нетрудно подтолкнуть к принятию нужного решения. При грамотном психологическом подходе метод работал безотказно. Ведь при данной тактике получалось, что истинная лояльность продажного лица не поддавалась никакой проверке, а сама продажность еще и превращалась в алиби.
Что поражало в сообщениях из Москвы, так это то, что федералы имели самые доподлинные сведения не только о путях обеспечения лагеря провиантом и амуницией, как через Панкисию, так и через Джайрахское ущелье, но и о каналах связи, составе соединений, их численности и вооружении; имелась информация даже о пленных, живших в лагере. Сливать сведения могли, конечно, и сами «эмиры», дозированными порциями выцеживая информацию, которую считали не очень ценной, в обмен на какие-нибудь мелкие услуги или чтобы задешево приобрести кредит доверия, — на него дефицит никогда не падал. Но столь серьезные обвинения требовали веских доказательств. Ведь именно «эмиры» больше всех тряслись за соблюдение конспирации и постоянно висели над душой со своими наущениями: слишком, мол, много людей (неконтролируемых ими), курсирует между лагерем и равниной.