Вообще, Чудаков частенько приглашал к себе на дачные посиделки многих родных и знакомых с их семьями, чтобы пообщаться в неофициальной обстановке, да половить в ближайшей речке рыбу. Он даже в тайне очень сильно гордился такой возможностью, поскольку личная дача долгие годы являлась его идеей фикс, которую он смог осуществить лишь в 1930 году. Но даже сейчас, семь лет спустя, профессор всё ещё расплачивался с друзьями и знакомыми, у которых некогда занимал денег для её приобретения. Однако нисколечко не огорчался по этому поводу, поскольку был одним из немногих, кто именно владел дачным участком и домом, а не являлся временным «пользователем» одной из многих государственных дач. А дача — это был не деревенский дом! Это был статус!
— Нет, тебе не показалось. Нам необходимо подать на развод. Иначе ты никак не сможешь вступить во владение частным домом в пригороде Мариуполя, поскольку у нас с тобой сейчас и так имеется моя служебная квартира. — Не смотря на рождение второго ребенка и получение по возвращении из Испании нового звания, Александр не стал педалировать процесс переезда в более просторное и комфортное жильё, вроде того, в котором по сей день проживала семья того же почившего Калиновского. Не принялся он обивать пороги начальства и в целях выклянчить себе дачу в ближайшем Подмосковье, каковая опять же имелась некогда у прежнего заместителя начальника АБТУ. Больно уж незавидна была судьба многих владельцев подобных дач.
Пусть с негласной подачи Сталина главой НКВД до сих пор оставался Ягода, не позволявший дорваться до «красной кнопки» всё больше и больше входящему во вкус вершителя человеческих судеб Ежову, подчиняющийся нескольким «хозяевам» разом репрессивный аппарат СССР всё равно потихоньку раскручивал свои жернова с целью создания социальной напряженности в стране. Больно уж сильно забеспокоились о своих теплых местах многочисленные первые секретари обкомов, крайкомов и горкомов, прежде назначавшие своих ставленников в высший орган государственной власти — Всесоюзный съезд Советов, а ныне, после принятия новой конституции, оказавшиеся перед фактом утери былой власти и перетекания её в руки центрального правительства, где верх брала «команда» Сталина. А вместе с властью вполне себе могла закончиться и их свобода, если вовсе не жизнь. Больно уж солидно многие из них успели «покуролесить» на местах, почувствовав себя новыми барами. Это покуда они держали вожжи в собственных руках, они могли рассчитывать на личную неприкосновенность. Но уже совсем скоро, примерно через год, когда пройдут первые всенародные выборы в Верховный Совет СССР — новый высший орган государственной власти согласно конституции, все их кареты мигом превратятся в тыквы. А вслед за этим неминуема была расплата со стороны того, кому они столь продолжительное время вставляли не просто палки, а стальные ломы, в колеса. Вот и видели все эти «местячковые красные царьки» свой единственный шанс на спасение в скорейшей организации переворота внутри партии с целью последующей отмены Сталинской конституции. Для чего и делали ставку на раскачивание общества и подбивание того к неповиновению путем безбожного ужесточения действий сотрудников НКВД.
Именно по этой причине в Кремль день за днем приходили запросы с мест на многократное увеличение расстрельных квот, ибо количество якобы выявленных «шпионов и диверсантов» превосходило своим числом все мыслимые пределы. И перемалывали эти самые жернова немалое количество «дачников» в том числе. Причем, едва ли не в первую очередь именно их! Что ни говори, а завистников у подобных людей хватало, и, действуя через «институт доноса», эти самые завистники расчищали себе путь вверх по карьерной лестнице. К тем же самым роскошным служебным квартирам и дачам с автомобилями. Потому, по мнению краскома, пока что лучше было не высовываться еще больше и, как тому сверчку, знать свой шесток. Тем более, что недвижимость утащить с собой за границу у него уж точно никак бы не вышло. А так в глазах того же Сталина он выглядел этаким сторонником, пусть не оголтелого пролетарского аскетизма, но и не представителем новой, потерявшей всякие берега, «красной аристократии», вроде того же подвергнутого остракизму, но пока еще не расстрелянного Авеля Енукидзе. Чего, как надеялся Александр, должно было хватить на выигрыш времени, потребного ему для организации выезда всей семьи из СССР. Ведь те многие миллионы, что ныне лежали на его счетах в швейцарских банках, являлись для него и родных самым настоящим смертным приговором. Да за такие деньги их бы всех вывернули мехом внутрь, лишь бы добиться согласия в переводе награбленного у испанцев на счета НКВД, к примеру. Больно уж солидный опыт именно в подобных делах был наработан сотрудниками данного комиссариата в последние 6 лет, когда «добровольных дарителей» можно было ловить пачками у входа в любой магазин «Торгсина». Ловить и предлагать поделиться по-хорошему. Всё же планы по добыче необходимой стране валюты спускали сверху, в том числе, в НКВД, что до недавнего времени именовалось ОГПУ. Вот они и добывали, как умели.