— А при чём тут я, товарищ Гришин? — совершенно оправданно возмутился военинженер, который так-то отнюдь не являлся фокусником и никак не мог достать из цилиндра новенький танк, словно того кроля. Да у него и цилиндра даже не имелось! Тем более волшебного! — Что мог, то уже давно сделал. Я же в своей аналитической записке двухмесячной давности указывал, что, при поступлении всей необходимой документации на наш танк Т-27 и после доставки потребной оснастки, мы примерно за полгода сможем организовать его производство на местной промышленной базе. Естественно, при поставке моторов, элементов трансмиссии и вооружения из Советского Союза. Танк-то этот потому и назывался в целом ряде документов «мобилизационным», что его изготовление реально развернуть на любом автомобилестроительном предприятии или на судоверфи. Но никакого ответа на свою записку я до сих пор не получил. Потому и продолжил заниматься бронепоездами, чтобы хоть куда-то приткнуть не подлежащие восстановлению Т-24. Тяжелых многоосных железнодорожных платформ у испанцев хватает, так что мы сейчас из откровенного хлама производим, можно сказать, лучшие бепо[3] Испании. Из прежних 23 подчистую списанных танков умудрились залатать 16 корпусов и в кратчайшие сроки построить с их применением четыре мощнейших бронепоезда! Испанцы же сами буквально с руками их у нас отрывали! Постоянно над душой висели, пока мы их сооружали на картахенской верфи. А теперь на тебе, претензии по танкам высказывают!
— Они утверждают, что у них уже имеются два национальных проекта легких танков, что были разработаны еще до начала боевых действий. И пеняют на тебя, товарищ Геркан, что ты, в силу своего зазнайства, отказался доработать их до уровня наших советских танков. Что на это скажешь? — постучав в задумчивости пальцами по столешнице, выдал корпусной комиссар порцию дополнительной информации к размышлению. О том, что его нынешний посетитель, оказывается, подавал записку с предложением организовать здесь изготовление Т-27, он не был в курсе от слова «совсем». И вообще, из-за постоянно творящегося тут и там откровенного бардака, слишком много немаловажных сведений проходило мимо его внимания. Что, естественно, не могло не огорчать разведчика.
— Я бы на это много чего сказал им прямо в лицо. Со всей своей пролетарской сознательностью выдал бы, что думаю об этих прохвостах! Вовсе не стесняясь в выражениях! Ишь, чего удумали! На меня все свои неудачи свалить! Ну, я их еще отловлю и… — не находись он на приеме у вышестоящего командования, Александр непременно погрозил бы кулаком в сторону двери или же окна, дабы наглядно обозначить чего именно «и» он собирался с ними всеми делать.
— Никого отлавливать вы не будете. И ничего никому высказывать тоже. Просто объясните мне, в чём там дело, а я уже сам решу, как нам поступать далее. — Так-то он прекрасно понимал причину гнева своего собеседника, ибо уже не единожды сталкивался с тем, что местные с превеликим удовольствием перекладывают на плечи советников вообще все вопросы, требующие действительно серьезного приложения сил и окунания в их решение с головой. Ну не любили испанцы напрягаться! Хоть ты тресни! Вот только не напрягаться на войне, означало вести свою сторону к неизбежному поражению. Потому-то за испанцев ежедневно и повсеместно напрягались советские специалисты, включая его самого, зачастую вынужденно занимаясь вовсе не своими прямыми обязанностями, чтобы механизм под названием Испанская республика не заклинил или же не дал сбой в самый ответственный момент.