— Товарищ Сталин, пожалуйста, позвольте отбыть обратно в Испанию. — Не то, чтобы краском имел возможность в любой момент обратиться напрямую к руководителю страны, но вот оставить у Поскрёбышева просьбу принять его, вполне себе мог позволить. Ждать ему приглашения на аудиенцию пришлось не сильно долго — всего четыре дня. И вот теперь Александр собирался делать то, что редко когда позволял себе при встрече с Иосифом Виссарионовичем, а именно — просить за себя. — Вот, честное слово, там было лучше. Пусть в меня там стреляли из пушек, пусть меня там жгли в танке, пусть меня там бомбили. Но это всё делали враги! Явные враги! Враги, которых я в ответ точно также пытался уничтожить, как и они меня. И это было что ли честно, это было понятно. Здесь же, сейчас, я никак не могу взять в толк, кто друг, кто враг, а кто просто так — с боку припеку, — сразу, без какой-либо раскачки выдал Александр, стоило только словам взаимного приветствия затихнуть. Выдал и принялся пожирать собеседника твердым преданным взглядом.
— Давайте всё же сперва разберемся, что у вас произошло. А уже после вместе подумаем и решим, кто виноват, и что делать, — выслушав изрядно эмоциональную речь визитера, спокойно, словно сытый удав, произнес в ответ хозяин кабинета, пребывавший все последние дни в приподнятом расположении духа. Как бы на него прежде ни давили, какие бы каверзы ни строили, новый высший орган государственной власти — Верховный Совет СССР, оказался сформирован из тех людей, мнением которых он мог не просто манипулировать, а управлять. Отныне это была не та, старая, погрязшая в бюрократии партийная номенклатура, желавшая сосредоточить немалую часть верховной власти именно в своих руках. В совет пропихивались люди из среды трудовых коллективов, через которых теперь уже сторонники Сталина могли диктовать свои условия всем прочим первым секретарям на местах. Это стала его личная победа, к которой он шел далеко не один год. Потому не было ничего удивительного в том, что настрой «вождь» имел весьма позитивный. И, видимо, желал поделиться толикой счастья с тем, кто некогда встал на его сторону. Отчего, пусть не спешил, но и не медлил с приглашением на беседу. А тут вдруг выясняется, что соратнику стало настолько невыносимо выполнять свои обязанности в Автобронетанковом управлении, что он решил сбежать оттуда на войну. С чем, с чем, а с подобным уж точно следовало разобраться как можно тщательнее. — Да вы присаживайтесь, присаживайтесь, — указал он на один из стульев близ чайного столика, принявшись тем временем набивать табаком курительную трубку. Почему-то во время бесед с Герканом его всегда тянуло курить. Видимо по той простой причине, что с обычными, какими-то рядовыми, проблемами тот к нему никогда не приходил. Вечно у этого танкиста оказывалось в загашнике нечто такое, от чего невозможно было не нервничать. — В ногах правды нет.
— Вы знаете, товарищ Сталин, — поблагодарив за дозволение присесть, продолжил нагнетать атмосферу Геркан, — в Испании, не смотря на все недостатки местных кадров, что в армии, что во власти, мне хотя бы старались помогать. Пусть далеко не все и только в меру имеющихся возможностей! При том, что эти меры там у них не особо-то великие в силу особенностей местного менталитета. Ну не любят испанцы напрягаться и рвать жилы, не любят. Они такие, какие есть. И с этим приходится мириться и считаться. Но да не о них сейчас речь. Так вот, там мне хотя бы вовсе не мешали, и это уже было счастье. Здесь же, создается такое ощущение, что все дружно взялись вставлять мне палки в колеса в деле укрепления нашей доблестной Красной армии. — Жаловался ли он в этот момент на несправедливости, встреченные на своём жизненном пути? Да. Именно это краском и делал. Словно маленький ребенок, у которого другой малыш отнял деревянного коника. Ведь иногда ситуации складывались так, что только подобный подход и оставался единственно возможным. — За что ни возьмусь, что только ни попробую продвинуть вперед, так сразу там начинаются, либо повальные аресты всех причастных специалистов, либо сильнейшее сопротивление со стороны наркоматов тяжелой и оборонной промышленности. Создается такое впечатление, что руководящие кадры в столь неимоверно важных организациях, либо вовсе не понимают, что творят, либо, что еще хуже, прекрасно понимают, что творят! И специально делают то, что делают.