— Так… просто любопытство, — Жермен был явно смущен, как будто я застала его на чем-то исключительно интимном.
— Вы бывали на востоке?
— К сожалению, нет.
— Думаю, это легко исправить при желании.
— Да, возможно, — он подумал о чем-то своем и помрачнел.
— Мне очень жаль, что я нарушила ваш покой, — горячий кофе с корицей и кориандром был восхитителен.
— Ну, врядли вы могли спланировать заранее такой ливень, так что не стоит извиняться, — Жермен откинулся в кресле, вытягивая длинные ноги.
Мы погрузились в молчание. Смотреть на меня он избегал, и дело было совсем не в соблюдении приличий. Пока я мелкими глотками смаковала кофе, он отсутствующим взглядом следил за дождевыми каплями и как будто вообще забыл о моем существовании.
Дождь заканчиваться не собирался, но задерживаться дальше было бы уже бестактностью. Одежда почти высохла. Я засобиралась, — Жермен вежливо протестовал. В конце концов, мы сошлись на том, что он меня проводит коротким путем. Довольно глупая идея, если учитывать, что на двоих имелся всего один зонт.
Опираясь на его твердую руку, прижимаясь теснее к своему спутнику якобы всего лишь чтобы получше спрятаться под зонтом, я любовалась капельками дождя, блестевшими на высоком лбу, стекавшим по волосам. Это было слишком… волнующе!
— Теперь из-за меня намокли вы, — получилось это как-то тихо.
Жермен бросил на меня быстрый взгляд.
— Пустяки, — в его тоне промелькнула странная нотка, скорее напряжение, чем удовлетворение от своей неотразимости.
Вот черт, да он же воспринимает меня как угрозу, и боится, что я начну его домогаться! Я метнулась в вовремя возникший перед нами дом, как в спасительную твердыню, пискнув на прощание.
— Спасибо еще раз.
— Не за что.
На следующий день я с изумлением увидела Жермена из своего окна.
— Был здесь поблизости, решил узнать, не заболели вы после вчерашнего приключения, — пояснил он.
Это было мило, учитывая насколько мы старались избегать друг друга.
— Не зайдете? — зачем-то предложила я.
Жермен колебался.
— На ответный кофе…
— Я вам не помешаю?
— Совсем нет.
Он так очевидно не пытался меня увлечь, что это становилось даже интересно.
Сегодня Жермен выглядел бледнее, чем обычно. Давно не нежился на солнышке, или какая-нибудь милашка утомила до такой степени, подумала я, но придержала язык. В конце концов, здесь мы оба были в равном положении.
Жермен грел тонкие пальцы о кружку. Мы поболтали о пустяках, старательно обходя все, что могло напомнить о внешнем мире. Я забылась настолько, буквально растворившись в излучаемой им ауре тепла, что только когда он ушел, вспомнила об одолженном зонте. Да к чертям и к дьяволам приличия! Я давно уже не девочка, нуждающаяся в дуэнье, и краснеющая от неловких взглядов. И кто может узнать о моем сумасбродстве? Почему бы и не позволить себе немного легкомыслия? Завтра я снова возникла на пороге его дома. Разумеется, намеренно.
— Доброе утро.
Жермен выглядел так, как будто не спал всю ночь: какой-то растрепанный, небритый, усталый до бледной синевы. Может быть, так оно и было, мелькнуло у меня, хотя нельзя не признать, что и в таком вызывающе небрежном виде, он был великолепен. А легкая тень утомленности и грусти придала образу очаровательного красавца, еще утонченный привкус одухотворенности.
— Ваш зонт… вот… я вчера забыла… — еще немного и я начну писать стихи. Переоденусь в мужское платье, как моя любимая писательница и стану посылать ему букеты роз по утрам.
— А… — только и сказал он, принимая у меня зонт, на этот раз не торопясь впускать в дом. И плевал он на вежливость!
— Извините… я вас побеспокоила…
— Ничего… я просто никого не ждал… — спохватился Жермен и посторонился.
— Простите, что я все время порчу вам жизнь, — мне стало смешно и грустно, — Видимо, это все, что я умею…
Он посмотрел на меня со странной заинтересованностью.
— Зачем же так корить себя, — Жермен пожал плечами, и четко очерченный рот тронула легкая улыбка.
С этого момента мы заключили что-то вроде молчаливого пакта о ненападении. Мы встречались довольно часто, гуляли по окрестностям, совершали добрососедские визиты, несколько раз вместе обедали в городе.
У меня сложилось впечатление, что Жермен с немалым облегчением воспринимает то обстоятельство, что я не провоцирую его на эротические подвиги. Свою внешность он держал скорее за помеху, чем как повод для самолюбования.