Чингис пришел в ярость. «Алтан-хан (то есть цзиньский император) не верит моему слову! — бушевал он. — Он воспользовался миром, чтобы обмануть меня!»
И монголы вернулись, на этот раз не собираясь уходить, пока не падет Пекин и вся империя Цзинь не станет монгольской. Монгольская армия держала город в осаде всю зиму 1214–1215 годов. Никакого прямого штурма не предполагалось, так как Пекин представлял собой слишком сильную крепость — с пятнадцатью километрами стен, девятью сотнями сторожевых башен, катапультами, способными метать огромные камни и зажигательные бомбы, и огромными осадными луками (аркбаллистами), заряженными огненными стрелами величиной с телеграфный столб. Вынудить эту крепость к сдаче мог только голод.
Так и случилось. 31 мая Пекин открыл ворота. В последовавшей за этим резне погибло много тысяч жителей, а пожары бушевали целый месяц. Год спустя на пепелище все еще лежали тела погибших, а болезни косили тех, кто уцелел. Мусульманский посланник доносил, что земля остается промасленной от человеческого жира.
Падение Пекина в 1215 году запустило серию событий, изменивших ход евразийской истории. Но это был еще не конец северного Китая, так как Чингиса отвлекли от наступления события, произошедшие западнее. Спустя четыре года после падения Пекина торговая делегация, отправленная в новое исламское государство Хорезм, была полностью вырезана. Теперь, нейтрализовав северный Китай, Чингис молниеносно обрушился с местью на западных соседей, начав опустошение беспрецедентных масштабов и стерев с лица земли такие старые города Великого Шелкового пути, как Бухара, Самарканд, Мерв и Ургенч. Затем он санкционировал необыкновенный поход, в целях разведки прошедший через Грузию и Украину — первый шаг к двухсотлетнему монгольскому владычеству в южной Руси. Лишь тогда, когда его батыры вернулись из этого великого авантюрного похода, Чингис снова обратился к землям за Гоби. Однако летом 1227 года, распространив свою кампанию на горы к югу от Желтой реки, он умер.
Его великая задача осталась незавершенной. Изрядная часть исламского мира, включая сам Багдад, по-прежнему осталась непокоренной, так же как и российские степи, и отдельные очаги сопротивления в северном Китае, и весь южный Китай — отдельное государство, в котором правила династия Сун. Не говоря уже о народах, живущих еще дальше, которые тоже неизбежно должны были признать главенство Чингиса: народы на восточной окраине монгольской империи (Корея и Япония), народы на юге (современные Камбоджа, Вьетнам и Бирма) и все те, которые проживали на богатых островах Индонезии — в то время как на западе венгерская пушта наверняка могла послужить отличной дорогой в христианскую Европу. Такова была предначертанная Небом судьба монголов. Почему так должно быть, ни Чингис, ни его наследники никогда не выясняли — они просто приняли это как данность.
Таким образом, дело оставалось во многом не законченным, однако к моменту смерти Чингис уже изрядно преобразил мир вокруг себя. Никогда раньше Восток и Запад не были так прочно связаны. Теперь монгольские полководцы во всех тонкостях знали о междоусобной вражде русских князей и о том, как можно еще больше разделить их, когда придет время. Гонцы, проделывающие галопом примерно по 150 км в день и часто меняющие лошадей, могли, проскакав за шесть недель свыше 4000 км, доставить сообщение из Пекина в Афганистан — действие, ставшее возможным лишь благодаря монгольскому контролю над всеми землями между ними.
Чего же тогда возможно достичь, учитывая протяженность этой империи? Торговцы смогут привозить богатства Востока и Запада, художники и ремесленники станут толпами стекаться служить Повелителю Мира и Потрясателю Вселенной, служителями всех религий принесут свою мудрость, ученые соберут и переведут книги из самых великих библиотек, а от правителей Востока и Запада будут прибывать посольства, спешащие выразить свою покорность властителю. Мир под одним Небом будет единым, и в нем воцарится мир. Такие видения наполняли умы наследников Чингиса.