Пагба-лама предложил ввести при дворе буддийские ритуалы. Ежегодные шествия и торжества, призванные уничтожать «злых духов» и охранять государство, проводились в пятнадцатый день второго месяца, а другие сходные обряды отправлялись в первый и шестой месяцы года. В глазах Пагба-ламы эти ритуалы должны были служить альтернативой конфуцианскому придворному церемониалу; в глазах Хубилая они дополняли, но не подменяли этот церемониал. И все же, по-видимому, Хубилай считался приверженцем буддизма. По крайней мере в одном позднем тексте, который тем не менее отражает взгляды того времени, содержится такой отрывок: «Так он [Хубилай] возжег солнце религии во тьме Монголии и привез почитаемый образ Будды из Индии, мощи Будды и патры и сандаловое дерево, подарок Четырех Махарадж. Он правил в соответствии с десятью славными учениями и принес в мир порядок и своей силой осчастливил всех в этом огромном мире, и таким образом стал знаменит во всех концах света как мудрый царь Чакраварти, вращающий тысячу золотых колес»[38].
Демонстрируя свое покровительство буддистам, Хубилай, конечно, повышал в их глазах свой престиж. Усилия Пагба-ламы принесли плоды. Многие буддисты стали воспринимать Хубилая одновременно как правителя вселенной и императора Китая.
Скорее всего, Абага руководствовался этими же буддийскими принципами, что и позволяло ему беспрепятственно входить в сакральные реки.
Глава 4.
Ильханы на тронах и в переписке
В 1282 г. после смерти ильхана Абага царевичи, хатуны и эмиры возвели на царство его брата, Текудера{11}, а поскольку тот исповедовал ислам, его нарекли Султаном Ахмедом. Другой претендент на престол, Аргун, старший сын ильхана Абага, на время смирился с ситуацией. Выход из конфликтной ситуации взяли на себя нойоны, именно за ними было последнее слово. Вот как выглядит доктрина имперского единства в устах старшего эмира Букая, заявившего на совете царевичей: «Каан есть государь населенной четверти земного круга и старший брат всего рода Чингизханова. Царство над владениями Иранской земли после своего брата Хулагу-хана [каан] пожаловал старшему сыну его Абага-хану, который был самым разумным и совершенным, а после него оно по наследству достанется его сыну и законному преемнику — Аргуну. Ежели бы люди, нахально вмешивающиеся не в свои дела, не наговорили бы, венец и престол предоставили бы для его сыновей, то этой усобицы не случилось бы. Бог вселенной ведает, каковы будут последствия этой усобицы» (Рашид-ад-дин. Т. III. С. 110). Эти слова были сказаны в разгар открытого соперничества между дядей и племянником, Ахмедом и Аргуном.
Все ильханы (Хулагу, Абага, Текудер, Аргун, Кейхату и Газан, в первый период своего правления) при чеканке монет с надписями на уйгурском языке обозначали титул каана (юаньского императора). Это обстоятельство указывает на следование имперской традиции. У нас нет оснований, вслед за М. А. Сейфеддини[39] полагать, что упоминание титула каана носит формальный характер. Внешним признаком существования имперских связей и является демонстрация подчинения. Следует помнить о коллективном характере управления империей «золотым родом» Чингис-хана. Как отметил Джувайни, «хотя власть и империя с виду принадлежат одному человеку, а именно тому, кто наречен ханом, однако в действительности все дети, внуки и дядья имеют свою долю власти и имущества»[40].
Существенным аргументом в споре о том, было ли упоминание каана (юаньского императора) формальным, является случайное свидетельство, ничем не мотивированная реплика в одном из писем вазира Рашид-ад-дина своему сыну, Маджд-ад-дину: «Затем сообщаю, что раб его величества хакана Газан-хан — да сделает Аллах вечным царство его и его правление! — который является основателем здания богоугодных дел, узаконением благотворительности, кустом роз в цветнике справедливости и древом в саду правосудия, хочет, чтобы зимою разбили его ставки на побережье Румского моря{12} и в вилайете страны Дунгузлу{13}» (Рашид-ад-дин. Переписка, № 34). Приведу комментарий А. И. Фалиной, где разъясняется упоминание «его величества хакана». «Имеется в виду великий каан — номинальный глава всех монгольских улусов. Среди исследователей нет единого мнения о том, когда именно ильханы прекратили считать себя номинально зависимыми от великого каана. Так, по мнению Б. Шпулера, уже переход Газан-хана в ислам "подчеркивал [его] независимость" и именно Газан "первый применил к себе титул каан (на монетах — А. Ф.), чтобы подчеркнуть свое особое положение и свою независимость. Легенда на других монетах "силою вечного неба" должна была также указывать на независимость[41]. Вместе с тем Б. Шпулер недостаточно последователен в характеристике положения, сложившегося при Улджэйту. С одной стороны, он подчеркивает, что Улджэйту впервые ввел длинную восточную титулатуру, с другой — отмечает, что тот же Улджэйту получил печать от великого каана, которую и использовал в переписке с Филиппом IV. А. Мостэр и Ф. В. Кливз в своем исследовании о монгольских документах, сохранившихся в архиве Ватикана, пишут, что на основании легенд на печатях следует полагать, что Газан-хан еще признавал в известной мере свой вассалитет по отношению к великому кану, а его брат и преемник Улджэйту уже рассматривал себя как суверенного государя[42]. Данное письмо, относящееся ко времени царствования Газан-хана, подтверждает вторую точку зрения»[43].
40
The History of the World-Conqueror by 'Ala ad-Din 'Ata-Malik Juvaini / Trans. J. A. Boyle. Manchester, 1958. Vol. 1. P. 42.
41
42
43