С Яковом я твердо решил его не знакомить — точнее, это решил сам дед, и я был целиком на его стороне.
Секс был на высоте — но даже это уже не перекрывало того, что я после вечера общения с ним возвращался домой, чувствуя себя шпионом, работающим под прикрытием, измотанным и взмокшим.
Если я надеялся, что он через некоторое время от потеряет ко мне интерес, то ошибался. Казалось, что его интерес наоборот, вырос ещё больше.
Однажды вечером я спросил его, чем я, в общем-то заурядный экономист, обязан такому вниманию с его стороны.
Он задумчиво посмотрел на меня.
— Если не считать, что с тобой у меня лучший секс за последние лет десять? Наверное то, что я никак не могу тебя раскусить. Кто ты?
Я вздохнул. Опять двадцать пять.
— Ты слишком высокого обо мне мнения.
Он пожал плечами.
— Может быть. Но другие на твоём месте уже давно рассказывали мне все, что я хотел услышать, и на этом все и заканчивалось.
— Значит — подытожил я — твои отношения ты строишь по типу: выжать из человека всю его подноготную, и пойти дальше?
Он промолчал.
— Знаешь — сказал я — в самом начале я уже сказал тебе — у каждого есть какая-то часть, которую он предпочел бы оставить при себе. Кто-то грызет ногти, кто-то смотрит тупейшие реалити-шоу по вечерам, кто-то душит кошек в свободное время. Не обязательно вытаскивать это все на свет.
— А ты? — спросил он — какая твоя тайна?
— А твоя? — спросил я в ответ.
Он пожал плечами.
— Даже не знаю.
— Или же не хочешь мне сказать — усмехнулся я.
Он провел пальцем по моему соску.
— Я люблю тебя — сказал он наконец.
Я застыл.
— Вот и вся тайна — заключил он.
Черт.
Проблема была в том, что я его не любил. Мне было, с чем сравнивать, и я ни с чем не спутал бы то, что чувствовал тогда, с Маджидом.
Я не любил его, и не подозревал о его чувствах. Сам того не желая, я вынудил его признаться мне в любви, но не мог ответить тем же.
А самое поганое в этом было, что мы все ещё работали вместе. И он был моим начальником.
— Гай — сказал я неловко.
— Не продолжай — невесело усмехнулся он.
— Прости меня, пожалуйста — сказал я, ненавидя себя за то, как невыразительно это прозвучало.
— Проехали. Это и так видно. Просто ты настаивал узнать мою, так сказать, тайну.
— Я не настаивал — глухо сказал я — просто хотел показать, что не всем… черт, неважно.
— Что хочешь делать? — спросил он.
— Наверное, оденусь и пойду домой — сказал я. Оставаться тут с ним после того, как я дал ему понять, что с моей стороны чувства не взаимны и вряд ли когда-нибудь будут, было бы верхом цинизма.
Он не ответил, и молчал все время, пока я одевался.
Как бы не была горька наша развязка, на работе это никак не сказалось.
Мы продолжали работать, практически не пересекаясь друг с другом, лишь изредка встречаясь на заседаниях. Офис был достаточно большим, а я не имел привычки гулять по коридору без дела, поэтому почти не видел его.
Гай тоже не пытался общаться, и наши отношения на первый взгляд вошли в чисто деловое русло.
Тем не менее, Дори, узнав от меня о том, что произошло, посоветовал не расслабляться.
— Даже если вы не вместе — он тебя так и не успел расколоть. Я очень надеюсь, что он оставит тебя в покое, но это уже будет зависеть от его азарта и твоего везения.
Я только головой покачал, услышав такой прогноз.
В конце ноября Дори вызвали в резерв, и его неделю не должно было быть на работе.
Первого декабря утром мне позвонил связной офицер из моей бывшей части.
— Миха? Хочу вам с большим сожалением сообщить, что один из ваших товарищей погиб прошлой ночью при исполнении…
В моей голове словно кто-то отключил все звуки и цвета.
— Кто? — выдохнул я.
— Арон Таль — сказал офицер — похороны сегодня в два часа.
Слезы буквально брызнули у меня из глаз.
Арон, один из моих друзей во время срочной службы. Один из лучших людей, которых я знал. За последние пять лет я почти ни с кем не общался из своей части, но с ним мы хотя бы изредка переписывались. У него было уже две дочери.
— Я приеду. Скажите адрес кладбища — сказал я через силу.
Я ехал по дороге на кладбище и напряжённо думал. Как, почему он погиб? Никаких открытых военных действий в последнее время не намечалось — по словам Дори, это был обычный тренировочный призыв, когда риск минимален, и все скорее напоминает кемпинг в кругу друзей.
Приехав на место, я долго не мог заставить себя выйти из машины. Потом всё-таки вышел, пошел по дороге до того участка, где должны были быть похороны.
Военные похороны — одно из самых тяжёлых испытаний любого человека, живущего здесь. Это почти всегда проводы очень молодого парня или девушки, даже если это резервист. Это всегда абсолютно неожиданно, нежданно, противоестественно.
Я был уже на нескольких таких похоронах, и с каждым разом мне было все тяжелее — потому что было понятно, что этому не будет ни конца, ни края.
Я увидел бывших соратников, которых не видел уже больше пяти лет, кивнул им молча — разговаривать не хотелось никому.
Узнал, что Арон попал под чью-то пулю с той стороны во время банальной охраны поселения. Те тоже понесли потери.
От этого мне стало ещё тяжелее. Я понимал, что зря пришел — сердечная рана пятилетней давности опять стала кровоточить, и я отступил в сторону, закрыв глаза, чтобы не видеть и не слышать ничего.
Почувствовал, как ко мне кто-то подошёл и положил руку на плечо.
— Пошли — услышал я голос Зелига.
— Подожду до конца — я мотнул головой.
— Как знаешь.
Он убрал руку, но стоял рядом, и от этого становилось хоть чуточку — но легче.
Наконец, все закончилось, и я, с трудом перекинувшись парой слов с приятелями, пошел на выход. На шиву я ехать не собирался — ещё не настолько был мазохистом.
Дори окликнул меня сзади.
— Миха, подожди меня.
Я остановился.
— Подвези меня до дома, моя машина осталась на базе, а мне нужно кое-что забрать.
— Хорошо — сказал я — а как до базы доберешься? Я тебя подвезу туда тоже.
— Спятил? — нелюбезно осведомился Зелиг — это два часа в каждую сторону. Я переночую у себя и завтра поеду на автобусе.
— Как скажешь — ответил я безразлично.
Мы сели ко мне в машину и поехали.
При бывшем командире раскисать было невозможно, и я постепенно успокоился.
Дори посматривал на меня, словно чтобы убедиться, что я не собираюсь впадать в истерику. Увидев, что я уже более адекватен, чем на кладбище, он заметно расслабился.
— На тебе все ещё лица нет — сказал он — поднимайся ко мне, поешь и помянем его, если уж не поехали на шиву.
— Ладно — ответил я коротко. Я на самом деле с самого утра ничего не ел.
Мы поднялись к Дори, и я в первый раз увидел, как он живёт.
Его квартира почти не отличалась от моей. Такое же не особо новое здание, образцовый порядок, недорогая мебель. Он, казалось, был полной противоположностью своего сибарита-брата.
— Ты живёшь один? — спросил я. Почему-то мне казалось, что у него должна была быть девушка.
— Да, уже как год — нехотя сказал он.
Я кивнул.
Мы прошли на кухню, он открыл холодильник, задумчиво посмотрел вовнутрь.
— Что будешь есть? — спросил он наконец.
— А что есть?
— Помидоры, жёлтый сыр, скисшее молоко, кетчуп, пиво и сливочное масло — ответил он с усмешкой.