Живя со стариком, поневоле начинаешь перенимать его привычки. Я ловил себя на том, что занимаюсь гимнастикой по утрам — ничего плохого, но комплекс упражнений со временем стал неким гибридом обычного и немецкого, который практиковал дед. Я уже несколько раз говорил об этом Якову, но он отказывался поменять что-либо, аргументируя это тем, что никто его все равно не видит, а если бы и увидели, то кроме меня и каких-нибудь особо рьяных агентов Моссада вряд ли кто-нибудь что-либо бы понял.
Я понимал, что рядом всегда мог оказаться кто-то, кто прекрасно помнил бы утреннюю гимнастику своих палачей, но просто попросил у деда заниматься в комнате-бомбоубежище — там окно было достаточно высоко, и комната не просматривалась даже из соседних домов.
Иногда мне казалось что это я, а не дед, скрываюсь от разведки, и я устал от этого ощущения. Мне хотелось вновь вернуться в общество, ощутить себя на свои тридцать, поговорить с кем-нибудь не в баре и не по телефону. Хотелось перестать постоянно искать клиентов, гадать, каким будет доход в следующем месяце, сосать лапу в летние месяцы и в феврале (почему-то в это время всегда было меньше всего заказов), и не разгибать спину в конце квартала, когда мне приходилось переводить сотни страниц финансовых отчётов за считанные дни.
Я ещё никогда не работал в офисе, и эта перспектива меня одновременно пугала и будоражила. От такой странной реакции на еще, скажем прямо, довольно-таки призрачную возможность, мне стало неловко перед самим собой.
Кто сказал, что Гай не передумает уже сегодня утром? Что его предложение не было своего рода подкатом к еле знакомому собутыльнику в баре? Что я не срежусь ещё на первом интервью? Никаких гарантий у меня не было. Но даже если дело не выгорит — я просто продолжу работать как обычно, вот и все.
Уяснив это себе сейчас, я сразу же успокоился. Послал Гаю короткое сообщение, что заинтересован в его предложении о работе, и вопрос, куда посылать свое резюме.
Он ответил почти сразу же, тон его сообщения был достаточно сдержанным, но и в меру теплым. Это было хорошим знаком. Я послал резюме на его рабочий мейл, который он мне написал в том же сообщении, и потопал на кухню завтракать.
Дед уже был там, наливал себе апельсиновый сок.
— Guten Morgen — буркнул он мне.
— И тебе того же — ответил я. Благодаря ему, я хорошо понимал немецкий, но говорить на нем не мог. И не особо хотел.
— Что будешь есть? — спросил он.
— Омлет, наверное.
Он кивнул и пошел к холодильнику за яйцами и молоком. Дед хорошо готовил, и без него я, скорее всего, питался бы исключительно хлопьями, джанком в барах и едой навынос. Он готовил на нас двоих, мне оставалось только закупать продукты и мыть посуду.
— Что насчёт того предложения о работе, о котором ты говорил вчера? - спросил он, не поворачиваясь ко мне.
— Послал ему резюме — отрапортовал я.
Дед пошуровал над плитой, пока я пил свой сок, выложил на тарелки два круглых золотистых пышных омлета и сел напротив меня.
— Поедешь сегодня на шиву?
— Черт — я совсем об этом забыл. — да, придется. А ты?
— Нет, и в моем возрасте это будет простительно — ответил он.
Я кивнул. Он не любил ходить на любые мероприятия, которые подразумевали бы еврейские традиции. Во-первых, потому что был атеистом. Во-вторых, не хотел быть лицемером.
Он никогда не говорил мне, довелось ли ему убивать евреев. Я не спрашивал — мне было слишком страшно, я понимал, что после его ответа не смогу больше жить с ним под одной крышей. А так — можно было обходить эту мысль стороной. В те моменты, когда я невольно думал об этом, даже мельком — вкус еды, приготовленной им, отдавался у меня во рту пеплом и кровью.
Я затолкал в себя омлет и быстро запил чаем. Дед жестко смотрел на меня своими льдинистыми глазами: догадывался, о чем я думал.
— Долго ещё будешь страдать? — спросил он.
— Я не страдаю — автоматически ответил я. Наши обычные утренние беседы. Заряд позитива на весь день.
Яков покачал головой, забрал мою тарелку и положил в раковину.
— Я потом помою — сказал я, вставая.
— Ладно. Я пойду прогуляюсь вокруг парка. Если что, звони мне.
Дед вышел. Я позвонил отцу, но он не ответил. Должно быть, ещё не вышел с утренней молитвы.
Позвонил матери.
— Миха? — ее голос был уставшим, но она была мне рада.
— Привет, ма. Извини, что вчера не приехал. Дед рассказал мне поздно вечером.
— Ничего. Сегодня сможешь подъехать?
— Да. Где будет шива?
— В Бней Браке, дома у тети Дины.
Я мысленно застонал, готовя себя к часовому стоянию в пробках.
— Хорошо, я буду через пару часов. Что-нибудь привезти?
— Если можешь, то купи одноразовых стаканов и тарелок.
— Привезу.
— Яков не приедет? — спросила она после короткой паузы.
— Нет. — коротко ответил я.
— Будем ждать тебя.- в голосе ее было едва заметное облегчение.
Я повесил трубку.
Почему я почти не общался с ними?
Потому, что они жили в Бней Браке, а я — в Тель Авиве. Потому, что они по субботам шли в синагогу, а я — в бар. Потому, что они не знали про деда, а я — знал. Потому что… О последней причине думать не хотелось совсем. Не сейчас.
Они не особо огорчились, когда после армии я вышел из шкафа. У моего старшего брата к тому времени уже родился первенец, а сейчас у них уже было трое внуков, и будет ещё больше.
Иногда я дивился тонкой иронии этого мира — внуки нацистского офицера, по утрам наматывающие на себя тонкие черные ремни тфилина.
Потом вспоминал, что, по слухам, правнук Магды Геббельс тоже отслужил здесь в армии, как и я. Это примиряло меня с реальностью. Немного.
Я оделся и пошел к машине. По пути меня окликнула соседка, выгуливающая собаку.
— Привет, Миха. Как поживаешь?
— Привет, Даня. Все нормально.
— Твой дедушка мне вчера одолжил пакет сахара. Я занесу вам сегодня новый, ладно?
— Нет проблем.
— Я и не знала, что он был в концла…
— Мне пора идти — торопливо сказал я. Соседка понимающе кивнула — не все охотно о таком говорили.
Плюхнулся на сиденье своей старенькой Тойоты, завел мотор. Я спасён!
Пробок было меньше, чем я ожидал — может потому, что летом всегда меньше машин на дорогах. Доехал я быстро, и место нашел без проблем.
Зашел в старое жёлтое здание, поднялся на третий этаж, толкнулся в коричневую дверь. Мне открыла двоюродная сестра матери, Дина.
— А, Миха — сказала она без особого выражения.
— Мои соболезнования — пробормотал я.
— Спасибо. Твоя мама в салоне, проходи.
Я протянул ей пакет с одноразовой посудой и прошел в комнату.
Мать сидела на низком диване, но поднялась, увидев меня.
— Хорошо, что ты пришел. Ты так похудел… Что ты ешь вообще? Бледный совсем стал.
— Работал много, не было времени пойти на море. Ем нормально, дед готовит.
— Яков тебя не мучает?
— Нет, все в порядке. Мы хорошо уживаемся.
Мать кивнула и усадила меня возле себя. Кроме нас троих, пока что никого не было. Муж Дины уже ушел на работу, дети должны были подойти попозже.
Какое-то время мать и тетя мучали меня вопросами про работу и личную жизнь. Я честно отвечал, что все пока без изменений.