— Миха? — услышал я за спиной полузабытый голос и вздрогнул от неожиданности. Обернулся и увидел Зоара Паита, своего первого… партнера по экспериментам.
Он повзрослел. Казалось, что ещё больше вырос и раздался в плечах за десять лет. Его зелёно-серые глаза были такими же, как и тогда, но лицо перестало быть мальчишеским, приобретя черты, которые мы обычно называем «волевыми» и «орлиными»; одет он был в прекрасно сидящий на нем костюм, который предполагал работу в какой-нибудь элитной компании в одном из небоскребов Азриэли.
Если говорить образно, перед мной стоял человек, на которого наверняка вешались гроздями представители обоих полов.
— Привет — поздоровался я, стараясь не показать, что он застал меня врасплох.
— Давно не виделись — он смотрел на меня так, что меня бросило в жар. Его глаза обежали мою фигуру, лицо, на миг остановились на моих губах, потом он спохватился и пожал мне руку.
— Жаль, что смог увидеть тебя только по такому поводу.
— Скоро увидишь и по другому — ответил я.
— Это как? — спросил он.
— В марте я призываюсь на сборы — сказал я. Прозвучало это невесело, но он не заметил.
— Ты решил вернуться? — удивился он — Почему?
«Хороший вопрос», подумал я. Теперь, когда мы с Дори наконец послали друг друга подальше, никакого резона я для своего глупого решения не видел. К сожалению, армии было плевать на такие тонкости. Я уже был в списке резервистов, запланированных на мартовский сбор, и звонить Дори, чтобы тот меня отмазал, было невозможно.
Вслух я сказал:
— Сложно объяснить.
— Я понимаю — тихо сказал он — после смерти Арона?
Я слегка опешил от такого предположения, но не стал возражать. Люди часто сами вкладывают в наши уста вранье, которое хотят услышать. Впрочем, это не было ложью — в общих чертах.
— И это тоже — уклончиво сказал я.
— Подвезти тебя? — спросил он — мне тоже надо в Тель Авив.
— Я на своей машине. Скоро поеду обратно на работу в Рамат Ган, так что нам не по пути.
— Жаль. Можно было бы перекусить где-нибудь по-быстрому — его взгляд буквально обжигал, но я просто хотел смотаться поскорее, пока здесь не появился Дори.
— Сегодня не получится, давай как-нибудь в другой раз — сказал я торопливо.
Он хотел что-то сказать, но посмотрел за мою спину и осекся.
Я обернулся.
Разумеется, командир Зелиг собственной персоной.
На меня он даже не взглянул.
— Привет, Паит — сухо поздоровался с моим собеседником.
— Привет, командир — нехотя ответил тот.
Я посмотрел на часы. Если выеду прямо сейчас, успею добраться до пробок, и поработать часов до девяти. Дори вряд ли вернётся сегодня в офис, и я смогу немного расслабиться.
— Мне пора — сказал я Зоару — увидимся на сборах.
— Погоди — остановил он меня — до марта ещё дожить надо. Дай мне свой номер, я тебе перезвоню.
Я пожал плечами, продиктовал свой номер телефона и поспешил к машине.
За окном уже был поздний вечер, но я не торопился выходить с работы.
Слова Дори до сих пор звенели в моих ушах, дома я теперь бывал еще реже, чем раньше, лишь бы не встречаться лишний раз с Куртом.
Почти пятнадцать лет я прятал голову в песок, закрывая глаза на явное: мой дед не был из тех немецких офицеров, которые смогли выйти из войны с относительно чистыми руками.
Нюрнбергский процесс не преследовал всех германских офицеров без исключения. Среди них были и обычные солдаты, которые просто воевали — просто не на той стороне.
Моссад охотился в первую очередь за теми, чьи руки были в крови, причем в крови немалой. А мой дед как-то проговорился, что за ним после окончания войны шла охота.
Я знал это все — но пятнадцать лет отказывался сложить два и два, убеждая себя, что он был простым военным. Я должен был понять, что он не оставил бы в живых хотя бы одного человека — того моэля, который делал ему обрезание под дулом пистолета. Это был бы слишком опасный свидетель.
Я бы сам его убил, если был бы на месте Курта.
Дори был прав — и мой дед, и я — чем мы, по сути, отличались друг от друга?
Мой отец и братья никогда не служили в боевых частях. Отец чинил армейский транспорт, старший брат отслужил в штабе, а младший и вовсе не призвался.
Я же призвался в боевые части потому, что туда пошли почти все мои друзья. Потому что это было «круто». И ещё, чтобы исправить то, что делал мой дед.
А на деле — я просто повторил его путь.
Дед очень скоро заметил мое отчуждение. Если раньше я возвращался домой раз в два-три дня, и проводил с ним хотя бы полчаса за ужином, то теперь просто не мог есть то, что он готовил. Я перекусывал чем-то в кафе или покупал готовую еду, дома сразу же шел в душ, а потом в свою комнату — до утра.
Сегодня я собирался повторить свой обычный маршрут, надеясь, что он уже будет спать.
Но он встретил меня на пороге, хотя было уже почти двенадцать ночи.
— Иди на кухню, поговорим — тяжело сказал он мне.
Я молча кивнул. Рано или поздно, этот момент должен был наступить.
Мы сели на наших обычных местах за кухонным столом, Курт поставил передо мной чашку чая, и промолчал, увидев, что я ее не коснулся.
— Ты расстался с Дори? — спросил он.
— Да — коротко ответил я.
— Когда?
— Две недели назад.
Он постучал по пальцами по столу.
— Можно ли спросить, из-за чего?
Я подумал, подбирая слова. Но вместо этого у меня вышло совсем другое.
— Что тогда случилось с тем моэлем?
Дед вскинул на меня взгляд — видимо, этого вопроса он ожидал меньше всего.
Потом сказал:
— А ты как думаешь?
— Ты убил его? — спросил я, замирая.
— Да. Иначе убили бы меня — ответил он будничным голосом.
— А ещё кого?
Он приподнял бровь.
— К чему эти расспросы через пятнадцать лет? Ты не знал? Или предпочитал самообманываться?
— Второе — пробормотал я.
— Ты мог бы задать этот вопрос в любой момент, я ничего от тебя не собирался скрывать. Почему сейчас?
— Если бы я спросил…и узнал — я не смог бы жить с тобой — с трудом сказал я.
— А пряча голову как страус, мог — заключил он — какой же ты болван.
Я промолчал. Он был абсолютно прав.
— Так почему же сейчас? — повторил он свой вопрос.
Посмотрел на меня.
— Дори?
— Да — выдавил я.
Курт усмехнулся.
— А вы двое, значит, безгрешные ангелочки? — выплюнул он.
Я сцепил под столом пальцы.
— Нет. И он это тоже сказал.
— Ему лучше знать — философски ответил дед.
— Скольких ты убил? — спросил я.
Он смотрел на меня, словно прикидывая.
— Я не знаю — сказал он наконец — и как именно считать? Своими руками? Подписав приказ? Отдав команду? В зависимости от твоего ответа — от десятка до нескольких сотен.
Я молчал. Не мог больше врать себе, что не думал о таком ответе. Ещё как думал, и знал, что скорее всего он будет именно таким. Поэтому и не спрашивал.
Но теперь это уже не имело значения — потому что я сам уже был не тем, кем раньше.
— Я не говорил тебе — сказал дед хрипловато — видел, что ты не хочешь знать, надеялся, что никогда не спросишь. Если бы не этот паразит…
Я не ответил.
Потом вспомнил, что давно хотел спросить.
— Зачем же ты приехал сюда?
— В Израиль? — уточнил он.
— Да, ты же был нацистом, ненавидел евреев. Зачем?
— С чего ты взял, что я ненавидел евреев? — удивился он — я просто выполнял свою работу. Как и все. Как и ты.
— Я… — начал я и осекся.
Он тем временем продолжил:
— Почему приехал… Здесь меня наверняка никто бы не искал. И потом, я собирался пробыть здесь не дольше нескольких месяцев, а потом сбежать в Аргентину, как и многие другие.