В остальных сказках можно обнаружить то же, что в «Огниве». Короли и принцессы ведут себя среди колдовства и чудес как обычные люди. Злая принцесса в «Дорожном товарище» причиняет своему старому отцу столько горя, что он не может ничего есть, «а пряники тоже были ему не по зубам». Он раз и навсегда отказался иметь дело с ее женихами, но полон сострадания, когда объявляется новый претендент. Император в «Свинопасе» не гнушается сам пойти отпереть дверь или взять нового слугу, он также не боится носить старые, стоптанные башмаки вместо домашних туфель и швырять ими в голову фрейлинам.
Принцессы получают пленительно точные характеристики. Вот глупая гусыня, которой не меньше ее фрейлин любопытно, что люди в городе едят на обед, которая предпочитает получить в подарок искусственную вещицу, нежели настоящего соловья, которая решительно не желает целовать грязного свинопаса, но потом убеждает себя в необходимости принести эту жертву ради поощрения искусства. Вот две умные принцессы в «Снежной королеве» и в «Гансе-Чурбане», из которых одна прочитала все газеты на свете, но все же такая умница, что тут же позабыла их, а другая хорошо знает, что такое настоящий мужчина, и сразу насквозь видит дураков.
Даже в самых необычных окружениях мы встречаем ситуации и персонажи настолько человечные, что с ними чувствуешь себя как дома. В «Волшебном холме», который Андерсен по справедливости называл «фейерверком», представлены, кроме лесных зверей, всевозможные фольклорные существа, но отношения при дворе лесного царя напоминают буржуазную семью: старая экономка, ведущая хозяйство, дочери, которых надо выдать замуж, домашние распри по поводу того, кого приглашать на роскошный бал. Царь, который показывается только по самым торжественным случаям, отнюдь не величественно переживает, как бы успеть надеть корону и по прибытии гостей вовремя выйти на лунный свет. Старый тролль — это типичный норвежский господин, смелый и веселый, а его два сына с их слишком явным отсутствием такта и хороших манер носят черты другого типа норвежца, который в то время вызывал менее лестное внимание. Трехногая безголовая лошадь так чувствительна, что ей становится дурно от возбуждающего танца лесных дев, и ее приходится вывести из-за стола. Любопытное «простонародье» Волшебного холма, ящерицы и дождевой червь, также похожи на людей: для них наивысшее удовольствие смотреть и говорить о том, что делает аристократия; и они относятся друг к другу и не доверяют друг другу с подлинно человеческой мелочностью.
Хотя тролли и не похожи на нас, их поступки представляются абсолютно логичными. Когда злая принцесса в «Дорожном товарище» рассказывает троллю внутри горы, что в полете к нему ее ужасно исхлестало градом, он отвечает: «Хорошего понемногу», совершенно естественно, ибо тролль — своего рода человек наизнанку, для которого самая отвратительная погода и есть самая приятная.
«Снежная королева» представляет собой пример того, как правдоподобно Андерсен умел рассказать о самых гротескных и невероятных событиях. Маленькая Герда многое пережила во время долгого пути на север в поисках своего названого брата Кая. Но, как бы необыкновенны ни были обстоятельства в тех местах, куда она попадает, все существа наделены знакомыми человеческими чертами. Ворон в четвертой истории — это ворон по натуре, но в то же время добропорядочный мелкий буржуа, ограниченный и услужливый, который стремится получить прочную должность при дворе. У внушающей ужас семьи разбойников, конечно, грубые и несентиментальные привычки, и старуха-разбойница кровожадна, но не лишена человеческих черт: когда утренний разбой окончен и мужчины ушли, она делает пару глотков из большой бутылки и засыпает. Лапландка хочет написать Герде пару слов для финки; у нее нет бумаги, и она пишет на сухой треске. У финки нужно стучать в дымовую трубу, так как у нее даже нет двери. И в самом доме все удивительно. Но старуха тоже человечна; выучив наизусть все, что написано на треске, она сует ее в котелок, «потому что рыба годилась в пищу, а у финки ничего даром не пропадало». При чтении волшебных заклинаний ее от напряжения прошибает пот. Даже у холодной Снежной королевы есть обаяние, которое объясняет, почему она нравится маленькому Каю.
Вероятно, писатель задумал эту сказку как изображение борьбы холодного разума и горячего чувства или власти невинного детского ума над окружением. Но, работая над ней, он, очевидно, меньше интересовался идеей, чем пестрыми событиями, и то же самое происходит и с читателем. Сказку «Снежная королева» делает непреходящей гениальное сочетание безудержной фантазии и психологической достоверности.
То же можно сказать и о «Соловье», где речь идет о настоящем и ненастоящем, подлинной и притворной человечности, но где среда и события так же невероятны, как в «Снежной королеве». Здесь представлен Китай, который с убедительной изысканностью составлен из всех нелепых и поверхностных представлений Запада о Поднебесной — своего рода балаганный Китай, где все сделано из фарфора, золота и шелка; где люди кивают, как китайские болванчики; где этикет по-китайски мудреный, где император, если он недоволен придворными, может приказать бить их палками по животу; где чиновники нелепо озабочены только собственным достоинством, а мелкий люд столь же нелепо подражает начальникам.
И все же в истории есть оттенок достоверности, потому что персонажи, несмотря на гротескную китайщину, представляют собой людей, которых читатель узнает без труда. Спесивые придворные, угодливые мелкие буржуа, педантичные ученые ничем не отличаются от соответствующих типов в действительности. Картина абсолютизма во главе с императором полностью реалистична — с тем незначительным преувеличением, которое лишь подчеркивает его черты. И все становится еще ярче в столкновении с живым соловьем, символом непосредственности, самым человечным из всех персонажей и потому непонятным и беспокойным явлением в обществе, где один лишь этикет составляет духовную жизнь людей.
Повествование проникнуто одновременно сочувственным и критическим темпераментом писателя. В описании леса, где живет соловей, есть удивительная поэзия, в сцене смерти императора — захватывающий пафос, но обнажение человеческих слабостей беспощадно и делается с необыкновенной утонченностью, часто, казалось бы, в совсем невинных оборотах. Когда император лежит при смерти, об этом рассказывается так: «…и страну постигло большое горе, все так любили императора». Кто поверит, что скорбь идет от самого сердца, когда о ней говорится такими словами? А какая обличительная сила заложена в ироничном «Здравствуйте!», которым император в конце истории приветствует своих слуг!
Серьезность и ирония, реализм и фантазия в «Соловье» соединены в удивительное целое. Муза писателя была щедра к нему в те короткие часы, когда он создавал этот шедевр. Сказка была начата как-то вечером в 1843 году и закончена уже на следующий день.
Неуловимое равновесие между достоверностью реальности и вымыслом — это один из секретов тех сказок, которые Андерсен пересказывал или сочинял сам, продолжая традиции народной сказки.
Но есть и другая группа сказок, где обстановка полностью реалистична, и в этих сказках секрет совсем другой. В начале сказки «Навозный жук» мы узнаем, что однажды императору грозила смертельная опасность в бою; тогда он пришпорил лошадь, перескочил через упавшую лошадь врага и тем самым сохранил жизнь. Но это рассказывается так, словно инициатива принадлежала лошади, а император только позволил себя спасти. В этом-то и дело: главное действующее лицо здесь лошадь, а люди стоят на втором плане. В сказках, где речь идет о животных, цветах или предметах, мир предстает перед читателем таким, каким он выглядит для них, а не для человеческого глаза.