— Ну, это я мигом сделаю. Вот с воском...
— Что с воском? На посаде нет бортника[38]?
— Есть.
— Вот сходишь к бортнику, он и зальёт церу воском, скажешь, для кого она.
Лука и впрямь скоро управился, причём церу сделал не просто квадратную, как книгу, а с одной стороны полукруглую да ещё с внешней стороны и крест вырезал.
— Зачем? — спросил Александр Маркович.
— Ну как? Чтоб красивше, а крест как на Псалтири, что я в церкви зрел. А вот и писало. Да, бортник, узнав, для чего эта цера, заказал и своим балбесам.
— Вот видишь, глядя на него, и другие начнут заказывать.
— Так я уж и своим оболтусам решил сделать. А то рисуют, паразиты, на бересте, материал переводят. И ведь берут не какую-нибудь корявую-дырявую, а обязательно ровную.
— Но на дырявой ведь не нарисуешь, — усмехнулся Александр Маркович.
— Но из дырявой и туеса не сладишь. А ведь они ж, паразиты, с мово труда кормятся.
Когда Лука ушёл, пестун сказал княжичу:
— Ну, Миша, начнём писать учиться. Буквы-то не забыл?
— Нет.
— Раз стола тут нет, клади церу на колени и начинай. Вот дай-ка я тебе покажу.
Пестун взял писало, склонился над княжичем и из-за его спины начертил на воске букву.
— Это какая? Узнаешь?
— Аз.
— Верно. Бери писало и попробуй сам. Да шибко не жми, лишь бы видно было. Хорошо. Молодец.
— Тьфу, — сплюнул княжич, — криво получилась ножка.
— Не беда. Переверни писало другим концом, лопаточкой заровняй и напиши прямо. Вот так... Молодец.
— А когда слова начнём составлять?
— Как всю азбуку вспомним, так и за слова возьмёмся.
Нет, не давал кормилец княжичу праздным быть. Если не писали, то из лука стреляли или на конях выезжали в поле, где учил пестун воспитанника управлять конём, копьё бросать, прятаться в кустах или траве.
— А зачем прятаться-то, Александр Маркович?
— Ну как же, Миша? Чтоб враг тебя дольше обнаружить не смог. Вон твой дядя, Александр Ярославич, на Неве на шведов соколом пал и, хотя они превосходили его в числе, победил их. Перебил их несколько тыщ, а сам всего лишь двадцать воинов потерял. Считай, без потерь рать выиграл. Вот что значит внезапность в бою.
А меж тем Тверь вновь отстраивалась. Перво-наперво рубился княжий терем, церкви, конюшни. И когда полетели белые мухи, задули холодные ветры с полуночи, переселилась княжья семья в новый терем. Зимой, когда стали уже и реки, прискакал из Костромы течей[39] с вестью худой: помер великий князь Василий Ярославич и на похороны велено всем князьям быть, дабы самим выбрать в его место великого князя.
Ксения Юрьевна плакала, шептала:
— Ведь не стар же Вася, и до сорока не дожил. И великое княженье-то пяти лет не держал.
— Что делать, матушка, — вздыхала боярыня Михеевна. — Все они, Ярославичи-то, не долгожители были. Хоть твоего взять, хоть того же Невского, едва до сорока трёх дотянул. Иструживались, матушка, иструживались, вот свой век и коротили.
Захватив с собой нескольких ближних бояр, отправился в Кострому Святослав Ярославич с невеликой дружиной.
Вернулся из Костромы через две недели с попутчиками, бросил повод милостнику, приказал дворскому разместить гостей и пошёл к мачехе.
Ксения Юрьевна, едва увидев Святослава, снова расстроилась, в глазах слёзы явились:
— Ну, как?
— Всё чин чином, мать, отпели, положили в церкви Святого Фёдора.
— С чего помер-то Вася?
— Кто знает. Може, с расстройства. Был в Орде, там его оглоушили, что-де выход[40] мал. Опять численников[41] шлют.
— Господи, — перекрестилась княгиня, — сызнова напасть на нас. А кто отпевал-то?
— Да епископ ростовский Игнатий.
— А сам князь-то Борис Василькович[42] был?
— Был. Там много народу съехалось. И брат его, Глеб Белозерский, и князь Михайло Иванович, и Дмитрий Александрович, и Фёдор Ростиславич Ярославский[43], и попутчик мой, князь московский.
— Данила?
— Да. Данила Александрович. Мы с ним вместе решили ехать назад.
— Как он?
— Ну как?.. Молодой ещё, едва ус пробиваться начал.
— А городецкий-то князь был?
— Андрей Александрович[44]? Нет, не было. Данила говорил, не иначе, мол, в Орду побежал на старшего брата жалиться.
38
42
43
44