— Ба-а. Никак, Михаил Ярославич! Вырос-то, вырос как.
— Да и ты ж забородел, Данила Александрович, — сказал Святослав. — Время-то не стоит. Что, идём на Переяславль?
— Да нет, князь, придётся туг исполчаться. Какой-то перемётчик[57] уж донёс Дмитрию, он с часу на час с полком здесь будет.
Немедля стали готовиться. Новгородцев, как более стойких, определили в чело, московскую дружину на правое крыло, тверичей — на левое. Воины разбирали с возов оружие, облачались в брони.
Посадник и князья съехались на пригорке, чтобы договориться о действиях. Святослав Ярославич предложил:
— Послушайте, Данила Александрович, Семён Михайлович, сеча, конечно, дело святое в споре, но давайте попробуем миром договориться. А?
— Как миром? — удивился посадник. — Вече[58] приговорило идти на переяславцев, наказать их.
— Но, Семён, ты в сече можешь половину людей потерять, да ещё неведомо, переважишь ли.
— Новгородцы уже суздальцев переважили.
— Это ты про липецкую битву[59]?
— Ну да.
— Это когда было-то, более полёта лет тому, считай. Татар ещё не было. А ныне Орда над нами висит. Мы сцепимся, у них повод явится прийти на Русь сызнова. А их приход сам знаешь, чем чреват. А ты что, Данила, молчишь? Тебе-то Дмитрий брат ведь!
— Да я что? Я не против мира, моё княжество после прошлого татарского набега не успело оправиться.
С трудом, но всё же уговорили посадника согласиться на переговоры.
— Кого пошлём с предложением? — спросил князь Данила.
— Брата моего Михаила.
— Ты что, Святослав, всерьёз?
— А что, двенадцатый княжичу. И потом, с ним же пестун боярин поедет. Он будет договариваться, а Михаилу весьма полезно будет при сем присутствовать.
Великий князь Дмитрий Александрович получил из Москвы сообщение о надвигающейся на него грозе, когда тверичи ещё только собирались выступать в поход. Ему, только что воротившемуся из изгнания, тяжело было это слышать. Призвав своих ближних бояр Антония с Феофаном, жаловался им:
— Видит Бог, не мыслил я зла на них. Но пошто они аки волки ищут смерти моей? Пошто?
— То Андрей семена рассеял, Дмитрий Александрович.
— И это брат?! А? И этого засранца я когда-то на кукорках таскал, бавился с ним.
— Я мню, то не сам он, — вздохнул Феофан.
— А кто же?
— Сбивает его советник ближний, боярин Семён Толниевич.
— Коли так, надо утолочь такого советника.
— Ныне его не достать, вместе с князем Андреем в Орду побежал.
— Опять, — вздохнул с горечью великий князь, и Феофану почудилось: слеза блеснула в глазах Дмитрия.
Жалко боярину своего князя, до сердечной боли жалко. Мыслимо ли, великий князь, а гоняют его по Руси, как линялого зайца. И кто? Родной брат вкупе с татарами. И за что? Позавидовал на старшинство его, великий стол вздумал отобрать. И отобрал ведь, и изгнал. Бедный князь Дмитрий добежал до Копорья, а там на него новгородцы окрысились, хотели пленить и татарам выдать. Хорошо, псковский князь Довмонт[60] вступился за своего тестя, помог ему за рубеж уйти и казну его сохранил.
Татары, приведённые князем Андреем, ураганом прошлись по Руси, лишь новгородцам удалось откупиться от поганых. Посадили на великий стол во Владимире Андрея.
Ушли татары на низ Волги, улёгся шум. Князь Дмитрий воротился в отчину свою в Переяславль, из Пскова зять Довмонт казну ему прислал, его людей. Всё бы ладно.
Так нет, Андрей по наущению своего Семёна Толниевича опять в Орду подался. Мало того, натравил на Дмитрия младшего брата Данилу — этого сопляка московского, науськал Тверь и Новгород.
— Господи, пособи мне на недругов моих, — истово молился Дмитрий Александрович в соборе Святого Спаса. — Освяти меч мой, заслони щитом своим.
С тяжёлым сердцем выступил Дмитрий Александрович к Дмитрову. На подходе к городу привели к нему дозорные посланных от супротивной стороны боярина с отроком.
— Кто такие? — спросил, хмурясь, князь.
— Я тверской боярин, Александр Маркович, князь, а сё есть сыновей[61] твой, Михаил Ярославич.
— A-а, Миша, — потеплело в глазах князя. — И ты на дядю решил идти?
— Мы с миром, Дмитрий Александрович, — поспешил пестун опередить княжича.
— С миром? — усмехнулся князь. — А сами эвон к сече исполчились.
— То бережения ради, Дмитрий Александрович, и ты, чай, не с вениками пришёл. Мы посланы, чтобы убедить тебя вступить в переговоры.
59
60