— Давай-ка, старая, пособляй княгинюшке поскоре опростаться.
Однако «поскоре» не получилось. Успели и баню истопить, и перевести туда роженицу под вечер, а «опростанья» всё не видно было. Меж приступами, когда боль отпускала княгиню, Михеевна ворчала:
— Эх, сколь говорено было: ешь, ешь. Не ела, силов не набралась, вот и надуться как следовать не можешь.
Всё же к утру, когда и Михеевна и повитуха семью потами изошли, словно тоже рожали, наконец-то разродилась великая княгиня мальчиком. Мальчишка не орал, пищал как мышонок, видно, и он намаялся. Михеевна крестилась, бормотала, всхлипывая:
— Слава Богу, слава Богу.
Ксения Юрьевна не имела сил и этого сказать, и даже на радость её уже не хватало, лежала пластом с полуприкрытыми глазами, измученная, до донышка выжатая.
Пока бабка перевязывала новорождённому пуповину, Михеевна умиротворённо поглаживала по плечу княгиню:
— Ну всё, милая, всё, родная, всё ладом. Поспи, если сможешь.
Но, как выяснилось, не всё «ладом» было. У роженицы не оказалось молока, и Михеевна, чуть не плача, причитала:
— Ведь говорила ж: исть надо. Не слушала. Что ж, дитю помирать теперь?
Надеялись, что, как подпустят мальчика к груди, так и прильёт молоко. Не получилось. Мальчик хватал грудь, сосал жадно, ничего не получал, выплёвывал, орал, сучил ножками.
— Что ж делать? Что ж делать? — беспокоилась и Ксения Юрьевна.
Молоко не прибывало. Наконец повитуха голос подала:
— Надысь Настасья, коровница, родила тоже парнишку, може, к ней отнести?
— Как отнести? — возмутилась Михеевна. — Малец княжич, а ты его в коровник? Да? Я счас. — И убежала.
Вскоре к княгине в опочивальню привели Настю — здоровенную бабу. Привела сама Михеевна.
— Вот наша ведёрница, — сказала с порога. — А ну-к, Настя, бери княжича. Корми.
— Садись сюда, — указала княгиня на край своего ложа.
Настя умело подхватила ребёнка, достала через ворот рубашки большую белую грудь, сунула сосок в ротик княжичу.
Тот клещом вцепился в неё, засосал быстро, жадно. Настя, улыбаясь, бормотала:
— Кушай, батюшка, кушай, Ярославич.
— Мишей назовём[11], — сказала княгиня, умиротворённо откидываясь на подушки.
Теперь ей можно было не опасаться за жизнь ребёнка — нашлась кормилица. А княжич сосал жадно. Словно боясь потерять её.
— Пожалуй, хватит для начала, — сказала погодя Михеевна. — А то объесся, срыгнёт всё.
Настя отобрала грудь, спрятала её, положила ребёнка рядом с княгиней. Спросила нерешительно:
— Ну, я пойду?..
— Иди. Спаси тебя Бог.
— После ухода кормилицы Ксения Юрьевна, любуясь ребёнком, сказала:
— Какой он красный.
— Небось покраснеешь, — заметила Михеевна, — едва не сутки выбирался на волю. Думаешь, только ты тужилась. Ему тоже досталось. Как с кормилицей будем? Куда её?
— Да, может, у меня ещё появится молоко.
— Вряд ли. А если и появится, нельзя его подпускать. Он уж Настиного вкусил. Твоего может и не схотеть. Да и вредны для него эти перемены, кабы худа не было. Придётся Настю пристёгивать. Как решим? Ей отдадим княжича или ещё как?
— Нет-нет, — возразила Ксения Юрьевна. — Я хочу, чтоб он рядом был.
— Выходит, и Настю переселять сюда из коровника?
— Ну а что ж делать?
— Беспокойство тебе будет, княгинюшка. Она со своим сосунком явится, в два-то голосища взревут.
— Тогда поселите её в соседней горнице.
— Там княжна Ефросинья с няней.
— Пусть в другую переберутся. Кстати, Михеевна, позови дочку.
Ефросинья, которой едва минуло два года, вошла в опочивальню к матери настороженно, встала у порога.
— Подойди ко мне, доченька, — позвала ласково княгиня.
Девочка приблизилась, глядя на мать расширенными глазами, ровно не узнавая.
— Что с тобой, Ефросиньюшка, разве не узнала маму?
— Не узнала, — пролепетала девочка.
— Это я, доченька, я. Я вот тебе братца родила. Хочешь взглянуть?
— Хочу.
Она с удивлением и нескрываемым любопытством рассматривала новорождённого.
— Ну как? — спросила княгиня. — Нравится?
— Нравится, — согласилась девочка и, протянув руку, потрогала пальчиком щёку братца. Тот сразу повернул в эту сторону лицо, стал ловить ртом, зачмокал губками. Девочка испуганно отдёрнула руку.
— Не бойся, — улыбнулась мать. — Это он думал, что его кормить собираются.
Так по воле случая Настю-коровницу из клетушки, лепившейся к хлеву, переселили вместе с новорождённым её сыном Сысоем в великокняжеские хоромы. Мало того, и кормить стали её с княжеского стола, обильно и вкусно. И Михеевна — ближняя боярыня княгини — сама подхлёстывала кормилицу:
11