Будто читая на лице своей госпожи не то восторг, не то затаённый страх, Сысой грёб изо всей моченьки, лихо вскидывая и опуская весло.
— Ну, нравится, — крикнул, глядя прямо в лицо княжне. — Ярославна? А?
Ещё бы. Княжна утвердительно кивала, но молчала. Ей было и жутко и радостно.
Они прошли вверх до устья Тьмаки, потом пересекли Волгу и помчались вниз, вдоль левого берега почти до Тверцы, а от неё повернули к правому берегу в направлении Волжских ворот крепости.
Княжич, сидевший на рулевом весле, направил лодейку между стругом и насадом, и, когда они вошли между ними, Сысой, оставив весло, поднялся в рост и, ухватившись за причальный канат, стал по нему перебираться. Лодейка опасно закачалась, заюлила. Желая помочь Сысою, встал в рост и княжич, тоже ухватился за канат. А долблёнка, потеряв остойчивость, неожиданно перевернулась. Княжна мгновенно исчезла под водой, а перевёрнутую лодейку течением ударило о нос струга.
Княжич повис на канате. Сысой тут же отпустил канат и, упав в воду, нырнул под струг, куда течением затащило Ефросинью.
На берегу, надрываясь, голосила Тоська, видевшая всё это:
— Утопла-а... Утопла-а... Рятуйте[87]!
На струге поднялась суматоха. Княжич, быстро перебираясь по канату, достиг берега и, прыгая через трапы, побежал к корме струга. Кто-то из грузчиков сиганул с палубы в воду. А один, бегая вдоль борта, всматриваясь в воду, кричал:
— Вон! Вон они... Во-он!
Перевёрнутая лодейка так и плыла вдоль струга, тыкаясь в его просмолённые борта.
Казалось, прошла вечность с того момента, когда Сысой нырнул под струг вслед за затянутой туда течением княжной, и, когда он появился за кормой, волоча её к берегу и сипя севшим голосом: «Пособите... пособите»... — два грузчика бросились ему на помощь и вытащили самого Сысоя, изрядно уже нахлебавшегося, и его добычу, которую он держал за волосы мёртвой хваткой. Девушка не подавала признаков жизни.
— Откачивай! — крикнул кто-то из грузчиков.
Другой, опустившись на корточки, выставил одно колено и, положив на него утопленницу вниз лицом, стал давить ей в пояснице. И вскоре изо рта девушки хлынула вода.
— Так! — закричал первый грузчик. — Дюжей, дюжей дави. Задышит. У нас она задышит!
Вернувшийся из Переяславля князь Святослав, узнав о случившемся, велел высечь Сысоя, а сам пошёл в светёлку к Ефросинье. Она, чувствуя ещё слабость, лежала в постели.
— Ну как, сестрёнка? — спросил Святослав.
— Всё хорошо.
— Ничего себе хорошо, чуть мне невесту не утопили. Заметив удивление на лице сестры, пояснил:
— Я тебе, Ефросиньюшка, такого жениха сыскал!
— Как жениха? — невольно воскликнула княжна.
— Ну как, обыкновенно. Тебе уже шестнадцать, он на два года старше. Самая пора. Знаешь кто? Угадай!
Нахмурилась княжна, не стала угадывать.
— Я не собираюсь замуж.
— Это вы, девки, только так говорите. А сами думаете, как бы поскорей. Жених-то, сестрёнка, такой... такой... на зависть.
— Не хочу я никакого.
— Сегодня не хочешь, завтра захочешь. Это у тебя после утопа. Пройдёт, милая, пройдёт. Я этого засранца велел высечь.
— Кого?
— Ну, кто утопил тебя. Сысоя.
— За что?
— Как за что? За то, что едва не утопил тебя.
— Он спас меня, Святослав, спас, — дрогнувшим голосом сказала Ефросинья. — Это всё лодейка-злодейка. Не вели бить его, князь. Не вели, прошу тебя.
— Да уж, поди, выдрали. Что так расстраиваешься из-за дурака?
— Потому что несправедливо это. Я же говорю тебе: лодейка была вертлявая.
— Ну ладно, ладно. Главное, что ты жива, слава Богу. А то чтобы я сказал князю Александру? А?
— Какому Александру?
— Ну жениху твоему. Тебя берёт в жёны Александр Дмитриевич Переяславский, сын великого князя.
— Я же его не знаю.
— Узнаешь. Он скоро приедет в гости.
После ухода Святослава Ярославича княжна позвала свою девку сенную Тоську.
— Сбегай найди Мишу. Позови ко мне.
Та ушла и как сквозь землю провалилась, наконец-то явилась.
— Ты где была? — спросила сердито Ефросинья.
— Так они там с кормильцем займаются какими-то грамотами. Я ждала, пока кончат.
— Ну, сказала?
— Сказала.