Александр исподтишка поглядывал на Ефросинью, которая не смела поднять глаз и ела по капельке, более для виду. Девушка ему понравилась, хотелось бы ещё глаза её увидеть, но она не подымала век, не взглядывала на застолье.
И вдруг заговорил княжич Михаил:
— Александр, а ты когда-нибудь ходил на вепря?
— Ходил, — отвечал гость и в это время увидел, как Ефросинья вскинула глаза на брата.
«Прав был отец, — подумал Александр. — Красавица писаная».
— А сколько взял? — не отставал Михаил.
«Ну репей».
— Трёх, — отвечал Александр, ровно в три раза завысив свою охотничью добычу в сражении с вепрями.
В присутствии красавицы невесты он посчитал, что одного вепря, которого он имел на счету, для настоящего мужчины маловато. Можно б было сказать и «десять», кто б проверять стал, но тогда наверняка бы никто не поверил. А если «пять», то сочли бы хвастуном. Вот «три» — это самый раз. Все подумают: такой молодой, а уж трёх вепрей завалил. И поверят.
Однако княжич-«репей» не отставал:
— Слушай, Александр, у нас за Тьмакой хороший выводок есть. Давай съездим, а? Я ещё ни одного не брал.
Ефросинья и есть перестала, смотрела на брата не то с осуждением, не то с желанием осадить его. Александр наконец-то видел её серые, потемневшие от сердитости на «репея» глаза. Он чувствовал, что краем зрения она улавливает и его.
— Хорошо, — согласился спокойно Александр. — Когда едем?
— Завтра. Мне ещё надо ловчих и кличан[100] собрать.
— Хорошо. Собирай.
Тут было вмешалась Ксения Юрьевна:
— Ну что ты, Миша, пристал со своими ловами к Александру Дмитриевичу, как будто у них своих ловищ нет.
— Ничего, ничего, княгиня, — успокоил гость хозяйку. — Почему бы не показать отроку, как это делается.
Видимо, гость о чём-то догадался, сопоставив приставанья княжича с ловами и сердитый, осуждающий взгляд его сестры в это время. И решил осадить мальчишку, назвав его отроком — не княжичем, не Михаилом, а именно отроком. Для любого уважающего себя четырнадцатилетнего мальчишки это звучит почти оскорблением. Хотя этот возраст и зовётся отроческим, они сами считают себя «давно» взрослыми.
Таким образом Александр Дмитриевич этими с виду невинными словами — «показать отроку» — очень тонко уел мальчишку.
Впрочем, и «репей» в долгу не остался, вытащил-таки жениха на поединок с вепрем — зверем сильным и опасным.
После обеда Ефросинья у себя в светёлке пеняла брату:
— Ты что, с ума сошёл, что ли? Да если б я знала, чего ты удумал, я б ни за что не пошла за стол.
— Но я же тебе сказал, проверю на смелость. Видишь, согласился, значит, не трус.
— Ну и всё. Не трус. Убедился? Ступай и отмени лов.
— Ты что, Фрося? Теперь самое главное — испытание. В лесу. Пусть поучит «отроков». Поглядим.
— А если его вепрь стопчет или поранит? Что тогда?
— Тогда найдём тебе другого, — засмеялся Михаил.
— Я серьёзно, а тебе смешки. Ты забыл, в позапрошлом году ловчего Данилу секач изуродовал до смерти. Это ловчий, который их на своём веку не один десяток взял. А тут молодой человек — всего трёх ещё убил.
— Ничего, Фрося, даст Бог, убьёт и четвёртого. А на Данилу тогда матёрый секач выскочил, да и сам он зевнул. Старик плохо слышал уж.
Ловчий Митяй уехал с вечера готовить кличан для охоты. Их он набирал из окрестных весок, собирая вместе с собаками в одном месте. С кличанами обычно расплачивались добычей, если таковая случалась, а если охота была неудачной, то обходились и так.
Сами охотники выехали со двора рано утром, ещё по росе. Помимо княжичей ехали кормилец Александр Маркович и, конечно, Сысой. С гостем было его трое гридей. Итого ехало семь человек, все вооружённые копьями, луками и кинжалами.
У Александра Марковича вместо копья была рогатина с кованым и острым наконечником в виде ножа.
Впереди ехал Сысой, хорошо знавший дорогу и главное место, где должна была быть засада. Видимо, с отцом они всё это с вечера обговорили. У Сысоя на боку болтался охотничий рог для подачи сигналов.
Ехать пришлось довольно долго. Коней оставили с одним из гридей в какой-то низинке, а далее с полчаса шли пешком. На одной из полянок в лесу их встретил Митяй. Он расставил всех по местам, тихо предупредив:
— За спиной у вас сеть.
И исчез. Время тянулось медленно. Но вот вдали пропела охотничья труба, и сразу там завыли, закричали кличане, застучали колотушки, затрещали трещотки. И лес словно ожил. Залаяли, затявкали собаки.