— А если б не было добычи? — спросил Сысой.
— Э-э, их только б видели. Но всё равно в веску впустую б не воротились. В веске-то их, почитай, не кормят, эвон, мол, лес, сами кормитесь. Загнали б зайца, а то глухарку б на земле нарыли.
Потрескивал, пылая, костёр, клокотал котёл, пуская душистый пар, гриди напристраивали у огня копья с насаженными на них кусками мяса. Жарили.
— Вот уж верно в «Слове» поётся: с конца копья вскормлены, — заметил княжич Александр.
— В каком слове? — спросил Михаил.
— В «Слове о полку Игореве»[101]. Не читал?
— Где там. У нас всё сгорело.
— Я другой раз приеду, привезу тебе список.
— Привези, не забудь. А про чё там?
— Да князь Игорь был такой на юге сто лет тому назад, ходил на половцев ратью. Как говорится, пошёл по шерсть, а воротился стриженым. Вот и сочинил это «Слово» о походе. Сам обжёгся, других предупредить решил.
— Ну, и себя, наверно, оправдать?
— Отчасти, возможно, и из-за этого. Но сочинил хорошо, складно, ничего не скажешь. На рати опростоволосился, но в слове вельми преуспел. Однако князья наши не послушались этого «Слова». Пренебрегли. А зря.
— Почему?
— Ну как же, он же звал к объединению, чтоб все заодно. А что вышло? Сам видишь, под татарами уж пятый десяток. Не впрок нам наука-то, не впрок, Миша.
Переяславец впервые назвал тверского княжича по имени, и Михаилу это было приятно. Он чувствовал, что они сближаются с Александром, что сейчас здесь, в лесу, меж ними завязываются тёплые отношения, и хорошо бы, чтоб они переросли в дружбу.
«Конечно, перерастут. Женится на Ефросинье, ещё крепче подружимся» — так думал Михаил, пытаясь заглянуть в грядущее, скрытое от дня сегодняшнего.
— А теперь вот Орда учит нас жить не тужить, — с горечью сказал Александр. — У своих умных не хотели учиться, у поганых поучимся дерьмо есть.
Видно, последние слова пали на слух подбегающему Митяю с дымящимся на стреле сердцем.
— Зачем дерьмо? Лучше сердце зверя, — молвил он торжественно. — От того храбрости вашей прибудет, господа.
Александр был не очень доволен дерзким вмешательством в их разговор мизинного человека, но смолчал, тем более что мизинный прямо на сломленной ветке берёзы, брошенной на корзно, разделывал для них — княжичей — горячее, только что вынутое из котла, сердце вепря.
Княжичи достали свои засапожники, каждый воткнул свою часть в него. Подняли.
— Ну, — сказал Михаил, — съев одно сердце, мы как бы побратаемся, Александр Дмитриевич, а?
— Постой, постой, Миша. — Александр обернулся. — Эй, Еремей, принеси мою сулею[102].
Гридь исчез, видимо побежал к сёдлам, вернулся с сулеёй, обшитой кожей.
— Вот вино, Миша, брататься так брататься. — Александр выдернул пробку, откинул её, она была на ремешке. — Твоё здоровье, Миша.
И сделал несколько глотков из сулеи. Протянул Михаилу.
— Теперь ты, Миша.
— Я не пью, — вдруг смутился и покраснел княжич.
Это не очень удивило Александра.
— Ещё научишься. Пригуби хотя бы.
Михаил пригубил и, поморщившись, тут же вонзил зубы в горячее сердце.
13. И ВНОВЬ РАЗДОР
Убийство главного советника Андрея Александровича не удалось сохранить в тайне. Нашлись люди, видевшие, как Семён Толниевич шёл с боярином к этой самой избушке. Старшина гридей вспомнил и слова покойного, что идёт он с кем-то знакомым, с кем пировал в Переяславле, идёт что-то смотреть. Но коль пировал с убийцей в Переяславле, то становилось ясно, откуда и от кого прибыли исполнители.
Узнав о гибели Семёна Толниевича, князь Андрей плакал и грозился:
— Нет. Я никогда ему не прощу Семёна, никогда. Клятвопреступник. Негодяй. Мерзавец.
Самыми последними словами он костерил родного брата и даже уговаривал епископа Фёдора предать Дмитрия анафеме. Однако тот не согласился, сказав, что на сие права лишь митрополит имеет.
Во время стенаний Андрея Александровича на город налетела страшная буря с молниями и громом, ломая деревья, хлестая водой в окна. И князь решил, что с ним вместе возмущены всевышние силы и что он вправе, он обязан мстить клятвопреступнику.
Но как? Отнять у него Новгород. Какой он великий князь без Новгорода? Уговорить новгородцев отложиться[103] от Дмитрия было не трудно. Их всегда отличала страсть к перемене князей, особенно в периоды, когда городу ничего не угрожало.
Явившись в Новгород, Андрей Александрович собрал на владычном дворе малое вече[104] из вятших людей и рассказал им, какому чудовищу они ныне служат. Дойдя в рассказе своём до гибели Семёна Толниевича, князь Андрей не удержался, слёзы на глазах явились сами собой:
101
103