— Правильно велел, Александр Маркович.
Но уха оказалась горячей, поскольку под котлом ещё горел огонь, холодной была лишь рыба, давно вынутая из ухи.
Корзину с рыбой погрузили на лодью, и рыбак, забросав её свежей травой, отплыл с ней к городу, дабы отвезти свежей до крепости.
Оставшиеся с княжичем гриди расседлали коней, сняли сёдла, потники. Стали обустраиваться на ночлег. Сёдла в головы, потники под бока, накрывались кафтанами. Коней спутали и пустили пастись под присмотром сторожа. К костру натаскали сушняку и нарубили его, огонь должен гореть всю ночь, чтобы отпугивать зверя.
Далеко за полночь, уже ближе к рассвету, на огонь подъехал верховой. Гридь, сидевший у костра, привстал и руку уж на рукоять меча положил.
— Где княжич? — спросил подъехавший, и гридь признал ловчего Митяя.
Ответить не успел, отозвался сам Михаил, проснувшийся от этого вопроса.
— Я здесь, — сказал, откидывая корзно.
— Беда, Михаил Ярославич. Вчера днём помер князь Святослав.
— Как? Почему? — вскочил сразу Михаил, сон с него как рукой сняло. — Не болел же.
— Вот то-то. Днём ходил, распоряжался. У конюшни присел, с конюхами говорил, и те что-то смешное рассказали. А он засмеялся и вдруг умолк. Кинулись, а он уж мёртв, только в глазу слезинка явилась. Матушка княгиня за тобой послала. Я уж изыскался, хорошо, огонь увидел.
Пока ловили коней, седлали, тушили водой костёр, совсем светло стало, хотя солнце ещё и не всходило. Ехали хлынью[109], дабы не утомлять коней, всё-таки до Твери не близко было.
Приехали к обеду. Покойный уже лежал в церкви, и старый епископ Симеон отпевал его. В церкви толпился народ, слышен был плач. Тверичане Святослава любили. Прокняжив десять лет, он, несмотря на беспокойное время, сумел княжество в мире уберечь. Всячески избегал ратей и, если таковые назревали, умел уговориться и разойтись миром с неприятелем. С соседями старался не ссориться. Московский князь Данила лучшим другом был Святославу.
Если княжество не мог уберечь от татар (да кто мог тогда?), то уж Тверь всё как-то умудрялся Святослав отмаливать от поганых, чаще просто откупаясь. За то и любим был тверичанами, что о мире и тишине более радел, чем о ратях и славе.
Но История, как дама воинственная, отдаёт предпочтение сечам и кровопролитиям: через тысячелетия тянет за собой Святослава Игоревича, славя за дела ратные, за победы славные, не поминая жизни, положенные под ноги ратолюбивому князю, кровь пролитую. А вот его тёзка и потомок Святослав Ярославич избегал ратей бережения людей ради. И что же? Давно она забыла о нём, утеряла даже год смерти его. Где тут справедливость?
Зато Бог, видно, любил Святослава Ярославича и послал смерть ему лёгкую, мгновенную, словно дуновение крыл ангельских. Мир праху твоему, славный князь, душе — бессмертие и покой.
После похорон и тризны, провёл которую Александр Маркович, призван он был вместе с княжичем к княгине Ксении Юрьевне. Сидела она у себя печальная, в чёрном платье и чепце строгом. Кивнула на лавку, сесть приглашая. Вздохнула глубоко.
— Ну что ж, Мишенька, осиротели мы совсем с тобой. Хоть тебе и пятнадцать годков всего, а придётся заступать князем во Твери, сынок. Кончилось отрочество. Ты уж многое разумеешь благодаря Александру Марковичу. Надеюсь, и в грядущем он не оставит тебя своими советами.
Княгиня взглянула на кормильца, тот кивнул головой утвердительно.
— Александр Маркович, займись тиунами, дабы не злоупотребляли с мизинными, не обижали христиан. Да и паведщиков[110] приструни.
— Хорошо, Ксения Юрьевна.
— А ты, Мишенька, осмотри гридницу, дабы гриди её в конюшню не превратили. Они станут спрашивать за содержание, скажи, что как только учтём и перечтём деньги, так и выплатим. С Сысоем сходите к денежнику Орефию, заберите у него начеканенные гривны и ногаты.
— А сколько там должно быть?
— Проверьте по весу, сколько ему серебра Святослав отпустил. Я думаю, у него около трёхсот гривен должно быть. Оставьте ему за работу от каждой сотни по четыре гривны.
— Ого-о-о, — покачал головой Александр Маркович.
— Так положено, батюшка. А потом, Мишенька, с тобой вместе и перечтём всю казну. Ты теперь должен знать о ней всё. Ты князь отныне.
— Хорошо, мама, — отвечал Михаил. — Я завтра до обеда в гриднице, а потом уж к денежнику.
Они вышли, юный князь и кормилец его, отныне становящийся первым советником в княжестве, первым боярином.