— А моему родителю Ярослав Ярославич пособил строиться после пожара, денег дал, — молвил Данила Писарь. — Такое не забывается, Михаил Ярославич, друг-то в беде познаётся. А ныне беда в твои ворота стучится. Вот мы и решили с Веском хоть предупредить тебя. Ты ещё молод, а Дмитрий зубы на которах[116] съел. И Кашин для сбора он не случайно избрал, там близко его Переяславль, Ростов, Углич. Раз уговорил ростовского князя Дмитрия Борисовича, то надеется, что тот приведёт и брата своего угличского князя Константина Борисовича[117].
— Надо послать в Москву к князю Даниле, — посоветовал Александр Маркович. — Он при Святославе всегда нашу сторону держал.
— Езжай к нему сам, Александр Маркович, а? А я займусь дружиной.
— Хорошо.
Отпустив новгородцев, Михаил Ярославич стал срочно вооружать своих ратников. В кузницах с утра до вечера звенели наковальни, ковали оружие — наконечники для копий и стрел. Визжали точильные камни, изостривая мечи и сабли.
Перед выступлением в поход Ксения Юрьевна призвала к себе сына.
— Мишенька, постарайся всё миром уладить. Бери пример со Святослава.
— Но не я ж начал-то, мама.
— Всё равно. В прошлом годе из-за неурожая сколько людей перемерло. Что ж остальных-то на смерть посылать? Помирись с Дмитрием, не задирай его. Он старше, ты моложе, предложь мир ты.
— Но он не один, с ним ещё князь ростовский Дмитрий Борисович.
— Вот и он много тебя старше. И ему кланяйся с миром, тем более что Кашин в его уделе, какой ему интерес, если, ратоборствуя, сожжёте этот город.
Тверской полк остановился, не доходя до Кашина три поприща. Михаил Ярославич отправил вперёд лазутчиков, велел ратникам разбивать лагерь. Княжий шатёр ставил Сысой с помощью трёх гридей.
Московский полк под началом князя Данилы Александровича подошёл на следующий день. Увидев тверского князя, Данила не удержался от восклицания:
— Ба-а, кого я вижу! Давно ль под стол пешком ходил, и вот уж муж ныне.
Самолюбие юного князя было несколько уязвлено этим, но он вида не подал, отвечал в том же духе:
— Но и ты ж не молод, князь Данила. Был безус, безбород, а ныне...
— Да, брат, — согласился тот. — У меня уж два сына, Юрий да Иван, жду третьего[118].
— А если дочь? — усмехнулся Михаил.
— Ну что ж, пусть дочь. А ты-то когда на свадьбу пригласишь?
— Приглашу, Данила Александрович. Ещё невесту найти надо.
— Этого товару вон у ростовского князя довольно.
— У Дмитрия Борисовича?
— Ну да.
— Надо сперва помириться.
— Оно бы неплохо, — вздохнул князь Данила. — Да братец Дмитрий, видно, зол ныне. От Андрея бегал как заяц, а на нас ныне выспаться хочет. Небось на Городец не пошёл.
— Но он же с Андреем вроде помирился? Да и в Городце у Андрея татары ещё есть.
— С Андреем-то помирился, надолго ли только... А на нас озлился, что его против Андрея не поддерживали ранее.
— И всё-таки надо попробовать уговориться, Данила Александрович, чай, все мы христиане и одного корня дети.
— Ну что ж, давай будем пересылаться. У тебя есть кто надёжный?
— Александр Маркович чем плох?
— Ну ладно, давай его. Он у меня был как-то, муж видный, серьёзный.
Отправили в Кашин Александра Марковича с поклоном великому князю и с предложением встретиться в поле меж полками.
— Обязательно упроси, — наказал Михаил пестуну, — если вдруг упрётся.
Посланец воротился уже к вечеру, когда ратники ужинали, ели походную кашу.
— Кое-как уговорил, — сказал он, слезая с коня. — Если б не ростовский князь, он бы, наверное, не согласился. Одно твердит: хочу с ними копьё в чистом поле преломить.
— Вот ещё петух сыскался, — проворчал князь Данила.
— Ещё ж и посадник новгородский его поддерживал.
— А кто у них ныне? — спросил Данила.
— Юрий Мишинич.
— Опять у них новый. Вроде был Андрей Климович.
— Климовича свергли.
— Ну, славяне! Что ни неделя, нового вопят. Ну, рассказывай, как получилось?
— Великий князь упёрся, и Мишинич ему подталдыкивает: мол, драться пришли, так драться и надо.
— Новгородцам, ясно, кулаки почесать да пограбить. А как ростовский князь вступился?
— Он всё молчал, пока сам великий князь его не спросил: «А ты, сват, как думаешь?»
— Сват? — удивился Михаил. — Они что, породнились?
117
118